Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Аккуратно приоткрыв дверь, чтобы не заскрипела, я просунул голову внутрь – ровные ряды белых столов, натертых до блеска, приятный запах пищи, от которого желудок предательски сжался. На цыпочках я прокрался к ближайшему окну – слава богам, его распахнули широко, а повара затаились где-то на кухне, поэтому, не беспокоясь, что кто-то схватит меня за воротник и затащит обратно, я вскарабкался на подоконник и спрыгнул вниз. И, разумеется, потерял равновесие, рухнув в кусты.
Ветки ткнулись в лицо. От удара колени засаднило.
Из окна на шум никто не выглянул, но, решив, что задерживаться все равно не стоит, я заковылял прочь от здания.
Со стороны я, должно быть, напоминал калеку – хромал, хватался за спину, иногда подтаскивал ноги руками за собой, потому что в определенные моменты они отказывались слушаться.
Ветер, холодный и колючий, казался спасением – приятно морозил шею и лицо, целовал ладони и щекотал бока, забираясь под расстегнутое пальто. Когда я перешел на другой конец улицы, понял, насколько освободился от боли. Идти стало проще.
Зима из жестокой и недовольной дикой собаки превратилась в светящегося заботливого ангела, обвившего мою шею белоснежными руками, погружающего в целительный сон.
Глаза слипались, но закапываться в снегу было бы ненормально, поэтому я поставил цель добраться до дома и там забраться под одеяло и отдохнуть.
Я и не заметил, как подошел к рассаженным возле подъезда деревьям – кривым, с осыпавшейся корой и причудливо завитыми стволами, как в фэнтези-книгах об эльфах, вяжущих узлы из древесины при помощи магии, и покрытыми замерзшими почками. Их посадили десять лет назад по требованию старушек, жалующихся на пустоту во дворе, но они разрослись так, что заняли половину детской площадки и накрыли ее сетью переплетенных ветвей. Они будто держались за руки – кого-то это умиляло, а на меня всегда нагоняло мрачное предчувствие неотвратимой беды.
Если бы не треск, раздавшийся из их недр, я бы и не очнулся. Запер бы дверь и отправился в постель. Но он заставил вскинуть голову. Пустая дорога, заметенная снегом, машины, недвижимыми изваяниями замершие возле тротуара, качели, карусели и мрачный уголок деревьев, чужой, враждебный, как описание, вырванное из контекста.
Что-то склизкое надавило на плечи и впилось в шею острыми зубами; щупальца, длинные, тонкие и шуршащие, обвились вокруг сердца, сжав его до предела. Невидимый лед пригвоздил ноги к земле.
Я рванулся, но не смог даже податься вперед.
Сердце упало в пятки, едва догадка осенила разум: причина не в позвоночнике – если бы Изенгрин сломал его так, чтобы меня парализовало, меня бы нашли на полу в том самом классе. Регенерация проходила как следует. Значит, магия.
Которую я не умею блокировать. Даже если бы хотел, ничего не поделал бы – у меня нет магических способностей, перед колдовством я беззащитен.
Ни продохнуть спокойно, ни спастись бегством, ни взгляд перевести. Ничего. Если неведомый маг решит уничтожить меня, ему ничто не помешает. Я просто разлечусь горсткой золотой пыли, даже не успев пожалеть об этом.
От дерева отделилась тень – женский силуэт в черном балахоне, пятно на фоне белоснежного снега. Капюшон закрывал ее лицо до кончика носа, так что виднелись только искривленные красные губы. Пальцы, обтянутые черными перчатками, неестественно скручивались.
Я сделал попытку открыть рот.
Тень подняла руку, протянув ее ко мне, и алые губы растянулись в оскале. В следующий миг она прошептала, с видимым наслаждением сжав кулак:
– Гори.
Хель-IV
За все время, проведенное в одиночестве в комнате, меня так все достало, что потребность в вымещении плохого настроения перешла в ранг жизненной необходимости. Порой смертную тоску разбавляли визиты Пака и Арлекин, неизменно пытающихся побудить расследовать дело о таинственном маньяке-поджигателе. Иногда приходил Изенгрин, к счастью, уже без Солейля, да и брат забегал со странными просьбами. Однако все было не то, не так.
Поэтому к концу своеобразного заключения, вместо того чтобы грустить о скором выходе в ненавистную школу, как я бы делала в столице, я грызла ногти и едва сдерживала порыв вернуться в класс, неважно даже, лисий или волчий. Форма висела на самом виду, расправленная по вешалке, почти идеальная – для красоты я даже привязала на пиджак ленту, к центру которой прикрепила волчий зуб, подаренный Изенгрином.
В понедельник я проснулась раньше будильника и лежала в кровати, по пояс укрывшись одеялом, чувствуя себя птицей, которую вот-вот выпустят на волю. По лицу невольно расползалась глупая улыбка. Комната не хотела расцеплять свои объятия, создавая вокруг кокон уютного сизого полумрака, словно умоляла не уходить; шторы шелестели под порывами ветра из приоткрытой форточки – вечером было слишком жарко. Кажется, в городе усилили отопление. Ничего удивительного – судя по новостям, температура бьет все рекорды. Весна, видимо, в этом году задержится. А оно и неплохо – хоть какая-то отсрочка весенней аллергии и обострений.
Хотя на того маньяка со спичками, за которым гоняются Пак и Арлекин, милые распускающиеся бутоны и березовые почки вряд ли как-либо повлияют.
Будильник разлился трелью соловья, установленной специально по такому случаю, и я с готовностью спихнула с себя одеяло. Настроение испортить не могло ничто, даже намерение выудить из толпы Солейля и выбить у того признание, куда он дел мой рисунок c волком – тот загадочно пропал именно после потасовки с ним. Я даже догадывалась, когда именно и каким образом – наверняка схватил в тот момент, как мама позвала меня к себе. Неизвестно, зачем ему это понадобилось, но он это сделал – значит, следует разобраться.
И я разберусь.
После бессовестной кражи я возненавидела его еще больше. Мало того что ею он оскорбил меня, так и мать, увидев нас, подумала невесть что. Собственно, именно поэтому она и утащила меня на кухню, тем самым поспособствовав преступлению – ей позарез вдруг понадобилось прочитать мне лекцию о том, как вести себя с мальчиками.
Это было абсурдно и бессмысленно, и следовало открыть матери глаза, но тараторила она с такой скоростью и вдохновением, что я не успевала и рта раскрыть.
Она выглядела
