class="p1">Я вернулся! Я больше никуда не уйду… Никуда… Никогда… Да!..

…И я опускаю избитые измятые ноги мои в сандали — подземную тлеющую под одеялами глиняную печь… Тепло ногам… Тепло душе… Дремно… Сонно… Спать хочется… Спать… спать… спать… спать…

И Турсун-Мамад приносит мне горячую пряную шурпу-суп в таджикской расписной пиале-косе и деревянную иранскую ложку и ставит пиалу на сандали, и руки у него во мгле чайханы светлые жемчужные могучие руки, как стволы вековых снежных чинар чинар чинар…

…О нерожденный сын мой несужденный… да… да…

…Я ем шурпу и засыпаю… Ем и засыпаю!.. Сон! сон— сон… Ночь… ночь… ночь… Ночь — сон… Сон что ли?.. Сон!.. О!..

Сон — и четыре снежных молчных мохнатых всадника у чайханы вырастают…

Сон — и они с пенных ярых коней темных карашир-ских слепых слезают сползают спадают…

Сон — и Турсун-Мамад улыбчивый щедрый чистый им улыбается…

Сон — но я узнаю Безносого Ката…

Сон — и они шепчут говорят и они скалятся: давай шашлык! Жирный! Густой!.. Из молодого барашка!.. Давай!.. Быстрей, барашек!..

Сон — и они немо скалятся на Турсун-Мамада…

…Тогда Турсун-Мамад улыбается.

— Откуда в нашей нищей стране барашек?.. Откуда барашек жирный ярый в нашей нищей державе?..

Сон сон сон — и Турсун-Мамад снежно чисто улыбается…

Сон — а угли рдеют тлеют живут чадят дымят в мангале…

Сон — а там на четырех дамасских шампурах нищий тощий жилистый шашлык, жарится, мается, сворачивается…

Сон — а тогда четыре чагатая скалятся: давай, барашек!.. Давай твой шашлык небогатый!..

Тогда Турсун-Мамад подает им шашлык… Тогда он им весело вешний ярый неповинный улыбается… Не чует… Не знает… Распахнутый…

Айя!.. Но я чую!.. Но я знаю… Но… Сон! сон! сон!..

Да я ухожу по дороге к родному кишлаку Ходжа-Ильгару…

Сон — и я ухожу домой… Я больше не Ходжа Насреддин… Я дехканин безвестный безымянный… Айя!.. Сон!.. Я засыпаю засыпаю засыпаю…

Но я!.. Я чую!.. Чую!.. Ай! ай!.. Ай!.. Я чую! чую! Знаю! знаю! знаю!..

Тогда первый Безносый чагатай шашлык тощий хищно доедает…

Тогда дамасский нагой шампур стальной в его руке освобождается блуждает… Тогда он словно не знает куда его девать, тогда он мается, тогда он щерится скалится… Тогда он ленно медленно как бы нехотя обреченно уныло метко долго нагой шампур в кудрявую открытую невинную ягнячью удивленную грудь Турсун-Мамада погружает вставляет оставляет забывает скалится печально. Нож пробирается пробивается продирается в хрупких чистых юных кудрях, как кабан-секач в весенних нежных тугаях приречных в зарослях туран-гах…

Тогда второй чагатай шашлык доедает — и второй свободный шампур нагой уходит в грудь Турсун-Мамада погружается теряется… разбредается… туманится… вмещается…

А чагатай печалится…

Тогда третий шампур уходит в грудь Турсун-Мамада…

И четвертый точный тихий тугой не запаздывает не запаздывает а встает рядом…

Айя!.. Уран! Да это ж сон?! Да что я? что? что? что? что?.. Да я ж ведь сплю сплю сплю… Да я ж ведь засыпаю… засыпаю… засыпаю… Сплю… Витаю…

…Да что ж я рубищем хиркой павлиньей голову свою глаза свои закрываю забираю заволакиваю… А рубище все рваное — и я вижу Турсун-Мамада…

Да, я желтым колпаком глаза закрываю — но колпак мои глаза пропускает, потому что рваный он, рваный…

Тогда чагатай немо мнутся жмутся печалятся скалятся, а Турсун-Мамад стоит стоит стоит и все не падает не падает не падает…

Сон — и уходят уносятся всадники за снежные чинары… погружаются…

Сон — но я узнаю их… Тех четырех палачей-чагата-ев… И безносого ката…

Сон — но угли там в мангале трещат урчат рдеют алые…

Сон — но там на угли что-то долго долго щедро течет течет течет, а потом тихо шипит шипит капает капает капает…

Сон — но в темном углу старик туркмен в косматой папахе молится молится, пав на кошму кунградскую… молится ползает тащится скитается мается, не снимая глухой сальной папахи…

Сон — но Турсун-Мамад все стоит все стоит все стоит у мангала да все улыбается улыбается улыбается… Потом падает… падает… падает!..

Нерожденный несужденный сын мой!.. И ты убитый… Прощальный…

Айя!.. Не сон это… Нет!.. Айя… Нет…

Тогда!..

МОСТ

…Тогда я встаю встаю бегу бегу с кошмы кунградской затхлой рыхлой, тогда я задыхаюсь маюсь, тогда я тыл руки своей сонной кусаю, как древние арабы и отчаянье.

Тогда я выбегаю из чайханы в ночь в снег в жемчужные недвижные равнодушные пустынные ледовые снежные чинары чинары чинары…

Айя!..

Будь проклята чайхана!.. Кровавая…

Будь проклята ночь!.. Кровавая…

Будь проклят снег!.. Кровавый…

Будь прокляты чинары!.. Кровавые…

Будь проклята земля родина моя!.. Кровавая… кровавая…

Айя…

…И дорога ледяная ночная снежная пустынная ледяная… И только след палачей низко дымится тянется туманится длится тлится тянется…

Ночь палачей свершается… Держава палачей туманится… Необъятная…

…И где тут мудрость моя?.. Где брег ее вешний вечнозеленый?.. Где обитель юдоль заводь ее тихопесчаная врачующая тихокаменная дальняя святая желанная нечаянная?.. Есть ли на земле такая? На земле, где и шампуры служат текут текут струятся ножами окаянными нежданными?..

Есть ли такая на земле тирана?..

Есть ли такая в народе овечьем рабском?..

Не знаю… Я один на ночной ледовой кешской зимней дороге…

…Ходжа Насреддин, почему ты садишься на осла задом наперед? Спиной к голове осла, лицом к хвосту?..

…Потому что вокруг меня, в настоящем, такая ночь, такая кровь, такая тьма, такое рабство, такая нищета, что мой взор невольно устремляется назад, в прошлое… Только мой осел глядит в будущее… Только осел глядит в будущее, алчет, ищет будущего… Я не хочу туда глядеть… Будущее еще темнее настоящего… да!.. Я вижу, хотя гляжу в прошлое…

Я устал. Я гляжу в прошлое. Я еду в прошлое. В родной кишлак Ходжа-Ильгар.

И там мудрость моя!.. И там заводь лазоревых нескошенных нетронутых форелей ягнят телят… Там!..

…Но я один на ночной ледовой кромешной морозной дороге…

И только след палачей дымится живет стелется широкий… Дымится раной язвой порубью глубокой… И только след палачей дымится один жив свеж лют средь державы сонной ледовой морозной…

долго… долго… долго… долго… Тошно…

Долго!..

И тут осел мой Жемчуг останавливается…

И снег сухой морозный снег уж не скрипит уж не хрустит дремотно под его дремотными дремливыми дремучими усталыми ногами… Уж не хрустит, как раннее калайдаштское яблоко в зубах мальчика-дехканина…

Яблоко… Раннее… В ранних зубах мальчика…

Яблоко… дальное… Дальнее…