солнечном сомлевшем равнодушном поле поле поле…

И она нагая тонет в поле…

Навек тонет…

Навек уходит…

И забытые шаровары платье ичиги лежат на стоге…

И лежат забыто золотые златые незабвенные кольца…

…Кутлук! Кутлукча!.. Кутлук-Туркан-ага!.. Я кричу тебе через столько лет… Я кричу тебе на другой берег!.. Ты слышишь, любовь моя?..

— Я слышу, Насреддин!.. Я слышу! я машу! машу тебе! люблю! люблю тебя… Но я на дальнем берегу… На берегу усопших… Но! но! но!.. Зачем? зачем? зачем снимал ты золотые кольца?.. Зачем?.. И белых цапель упустил кровавый сокол…

И она уходит…

И я выхожу из реки ледовой…

И вокруг сияют снега ледовые…

И мост висячий сияет тянется ледовый…

…И только что я шел бежал по летнему летучему мосту!.. И дева зрела спела пела шептала на гибкой моей шее…

И вот уже бреду по снежному ледовому мосту!.. И кат палач сидит как тля на утлой ветхой шее…

Но ушла и Любовь…

Но ушла и Смерть…

А я живу. А я дышу. А я еще надеюсь…

Да!..

ДЕРВИШ-АРИФ

…Да! да! да!.. Еще надеюсь…

И в снежной ледяной реке свершаю ледяное омовенье очищенье…

И выхожу из реки и надеваю хирку кауши колпак-серпуш на чистое свежее тело тело тело…

И запах реки! и запах сырых напоенных заждавшихся снежных деревьев тайно наливающихся! и запах где-то забытых дотлевающих кизяков пряных! И запах светлого снега у реки уже талого уже изникающего! и запах родины! и запах давнего гнезда колыбели! и запах дух светлый ясный льется течет бьет мне в ноздри в душу в очи!.. да!..

…И я срываю свежую ломкую ледовую ветку приречного кроткого тополя туранги. И кладу ее на язык… Я жую ветку… И она уже вешняя. Текучая. Живая… Сладкая опа… Она целебная ветка… Весна уже… Ветка снежная чует… И таится копится томится наливается соком молодым бражным зеленым…

…И тут я вспомнил, как ранней кочевой весною случайно раздавил зеленого кузнечика в траве. И поднял его.

И кузнечик раздавленный издавал тот же запах, что и зеленый свежий мятый вешний лист…

Кузнечик, лист, человек — все из одной плоти… Все родное… Все живое… И все давят рушат топчут…

И тут над снегами понесся талый дальний ночной вешний крик ослицы, и мой осел Жемчуг пошел на крик покорно…

Весна уже… Ослы чуют… И наливаются, как деревья, бродильным хмельным соком…

…И тут я вспомнил двустишие-бейт, которое я сказал на бухарском скотном весеннем базаре… Там продавец ослэв стал тугой хлесткой палкой бить осла, который припал совпал пристал приноровился к ослице и налился… И продавец стал бить его по корню стволу долгому нагому невиновному… Тогда осел метнул стаю семян слепых и полбазара окропил омыл жемчужною росою!..

Тогда я сказал продавцу залитому живыми жемчугами:

Эй, продавец, не бей влюбленного по корню!

Или омоешься жемчужною ослиною росою!..

Да… А себя я бил! мял! давил!.. И забыл о любви… И стою старый у реки ледовой… И поздно…

Но мой старый осел бежит на талый крик… И не поздно?.. И я не стал мешать ему… И сказал вослед:

…О мой вешний осел!.. Непутевый осел!..

И куда ты понес свой малиновый ствол?..

…И не поздно?..

…И тут я услышал чей-то тихий чистый снежный светлый голос:

— Осел стремится к ослу. Человек стремится к человеку. А дервиш-ариф стремится к богу!..

…Айя!.. Кто ты?.. Чей это голос в ночных глухих густых снегах?.. И тут я увидел янтарный рыжий живой беглый текучий костер на берегу. И голый босой нищий восковой человек сидел у костра…

— Кто вы, отец? Или вы тоже совершили омовенье в ледяной реке и теперь босой нагой обсыхаете у огня?.. Но где ваша одежда?..

— Я дервиш. Суфий. Ариф… Ходжа Зульфикар. У меня нет никакой одежды… Я бос и наг… Я нагим пришел на землю и нагим ухожу к Богу!.. Скоро!.. Скорей бы…

Ходжа Зульфикар стар, как древний ветхий мшистый китайский карагач. Голова его наго выбрита. Борода и брови выщипаны… Нагой, как яйцо, старик… Суфий… Аскет…

— Учитель, я много слышал о вас на всех кочевых дальних дорогах моей страны…

— Дороги моего Мавераннахра залиты невинной кровью… Куда ни ступишь — везде кровь!.. Везде нож!.. Везде смерть!.. Некуда опустить положить поставить колени, чтобы помолиться Аллаху!.. Везде кровь!.. Везде колени в крови!.. Везде души в крови… И сам Пророк и сам Аллах в крови!..

И он глухо запел касыду-молитву, и старые сизые жилы на шее его потемнели набухли насытились кровью…

…И у зарезанной мечети помолюсь

И у зарезанной мечети помолюсь зайдусь сольюсь прольюсь

И у зарезанной мечети тихими блаженными слезами обольюсь

И у зарезанной мечети тихими блаженными блаженными

слезами изойду

И в пыль священную паду паду сойду сойду взойду взойду

И в камни дальные святые камни камни тленные зарезанной взойду

мечети

вечной упаду паду прильну

И пыль прохладную святую пыль камней зарезанных испыо

испыо цепью

И душу душу душу смертную разъятую зарезанную душу душу

святую

разъятую святую душу душу утолю

И душу душу смертную зарезанную душу душу как зарезанную

жертвенную овцу овцу святой хладной пылью окроплю омою

напою

И утолю

И утолю пустынную побитую зарезанную душу душу святую

заблудшую

овцу душу овцу

И у зарезанной мечети помолюсь

И в пыль паду

И душу душу блудную зарезанную обрету душу овцу овцу овцу

И у зарезанной мечети изойду паду взойду

И у зарезанной мечети помолюсь и обрету и утолю

И у зарезанной чинары у жемчужной святой у чинары

у зарезанного

тута Мухаммад Святой зарезанный в кровавом алом чапане стоит

стоит стоит

И алой тяжкою рукой зарезанной текучей алою веселою рукой

коралловой роящейся родной манит манит манит молит хранит

И хворь нашла и тля нашла и губь нашла на Азии безвинные

текучие

поля сады стада града

И Мухаммад зарезанной веселой вольной алою родной родной

рукой

манит манит манит молит хранит

И над главой его зарезанный тутовник ворожит таит таит таит

хранит

И у арыка дева девочка кизинка тихая безвинная стоит стоит