евангелие Иисуса вписывается очень плохо. Совершенно очевидно, что оно покушается на внесение чего-то нового в сферу привычного, против чего в людях возникает непроизвольное сопротивление. И чем более радикально то новое, что пытается проникнуть в область привычного, тем большую оно вызывает тревогу, тем больше пугает и тем более агрессивное сопротивление вызывает.

Понятно, что религиозного человека и в особенности религиозное руководство, евангелие Иисуса, его радостное возвещение, не обрадовало изначально. Оно наоборот испугало. Оно показалось хитрым обманом, с помощью которого Вельзевул — князь всех бесов, враг Бога и губитель человеческих душ, — пытается заманить неопытные души в свои пагубные сети, убеждая людей, что Бог не гневается на них, и по-отцовски никого не собирается ни судить, ни губить, и даже чудеса позволяет совершать своему слуге Иешу-Иисусу. Но суд-то Божий все равно ведь грянет, и сколько людей будут погублены из-за этого обмана! Нет, этого обманщика Иешу необходимо как можно скорее разоблачить и нейтрализовать! И они действовали против Иисуса с каждым днем все активнее, настойчивее и агрессивнее…

Но пока их усилия не увенчивались успехом, Иисус продолжал ходить по городам Галиллеи и других прилегающих областей, исцелять болезни и учить людей, что все чудеса происходят потому, что Бог всех их любит, что он рядом с ними и заботится о них, как самый любящий отец заботится о своих драгоценных детях. И нужно лишь искренне поверить в это, искренне и с полным доверием поверить в любовь Бога, перестать закрываться и прятаться от Бога, как от опасности, открыться навстречу ему, навстречу любви, и сила Бога вольется в них, как солнечный свет вливается через открытые окна! И потому, тем, кто получал исцеление, он говорил: «Иди, вера твоя спасла тебя!..».

И говоря это, говоря: «Смотри, ты поверил, что можешь исцелиться — и исцелился!..», — Иисус устранял себя, как посредника между Богом и людьми, между силой Божьей и людскими немощами, «замыкая» людей прямо на Бога. Однако этим же он устранял и вообще религиозный институт посредничества, ходатайства и обладания «особенными полномочиями», «особой силой», «особым доступом» и пр.!

Как же могло такое учение понравиться и глубоко религиозной общественности, и религиозным властям? Да уж понятно, что никак. Причем не только тогда, но и потом, когда само христианство оформилось в правящую религию, и вплоть до сегодняшнего дня. В написанном в конце 19 века романе Федора Михайловича Достоевского «Братья Карамазовы» есть знаменитая сцена беседы Великого Инквизитора с пришедшим во второй раз на землю Иисусом Христом. Суть этой сцены в том, что вновь пришедший на землю Иисус опять оказывается в смертельном конфликте с религиозными властями, только на этот раз уже, как ни парадоксально, — с христианскими.

Достоевский осуществляет свое «второе пришествие Христа» в Испании, в эпоху инквизиции, в эпоху безграничного царствования христианской церкви, и, тем не менее, по его убеждению, Иисусу вновь было не избежать ареста и казни. Те, кто должны были бы обрадоваться его появлению, усмотрели в нем ту же угрозу для себя, что и давние иерусалимские власти, и поступили так же, как и они…

Иисус арестован, брошен в тюрьму и приговорен к сожжению на костре, как опасный еретик и сумасшедший, выдающий себя за Иисуса Христа и прельщающий народ дьявольскими фокусами с исцелениями. И вот, в ночь перед казнью, к нему в камеру приходит Великий Инквизитор. Этот христианский лидер, ничуть не заблуждавшийся относительно того, кем на самом деле является этот, приговоренный его судом к сожжению человек, решил напоследок объясниться с ним.

Суть его объяснений, произнесенных в виде монолога, заключается в том, что Великий Инквизитор выражает понимание того, что учение Иисуса несет людям свободу, и именно по этой причине является, по мнению Церкви… опасным, и неприемлемым!

Ведь человек существо слабое, свобода лишь тяготит и пугает его, поскольку свобода это не только «делаю, что хочу», но неизбежно еще и отвечаю за то, что сделал, как хотел. Непосильность бремени ответственности за свой свободный выбор, ответственности, которая является неотъемлемой частью понятия и принятия свободы, привела к тому, что люди, в свое время, сами отдали свою свободу Церкви, дабы избавить себя от ответственности. И церковь взяла на себя эту непосильную для людей ношу свободы, — свободы решать, что есть хорошо, а что плохо, приняв на себя и бремя ответственности за последствия этих решений.

Теперь люди счастливы, как малые дети, которые обрели ответственных родителей, мудро и твердо руководящих их жизнью. И поскольку эта, с трудом и огромными жертвами выстраиваемая система всеобщего счастья — счастья по-детски безмятежной безответственности и подчинения ответственным старшим, — оказалась из-за появления Иисуса под угрозой, Великий Инквизитор, берет на себя тяжкую ответственность приговорить его к смерти во имя всеобщего блага…

Такова, в очень кратком изложении, суть монолога Великого Инквизитора, являющегося частью великого романа «Братья Карамазовы» великого русского писателя Ф. М. Достоевского.

Однако я полагаю, что великий русский писатель в этом потрясающем монологе дает сильно идеализированную картинку мотивации христианского руководства, приписывая ему озабоченность неспособностью инфантильного человечества свободно и ответственно организовать свою жизнь, и потому возлагающего на себя бремя сей ответственности.

Созданная в 4 веке стараниями императора Константина организация под названием «Христианская церковь» изначально была озабочена лишь одним — достижением тех политических целей, которые ей назначались Римским императором, а в дальнейшем — интересами тех государств, в которых она была правящей религией. И всяческие сантименты по поводу инфантильных страданий «несчастного человечества» церковному руководству были свойственны, надо полагать, не более чем руководству любых других департаментов правительств соответствующих государств.

Но вот то, что церковь создала такую религиозную систему, для которой тот, кого она провозглашает своим «основателем», на самом деле оказывается так же опасен, как два тысячелетия тому назад для религиозной системы древнего Иудаизма — это Федор Михайлович отразил с убийственной ясностью!

И опасен Иисус для сегодняшней религиозной системы тем же, чем был он опасен и для религиозной системы 2000-летней давности, а именно — своим учением. Учением о Боге, как об Абсолютно Любящем Отце. Учением о Боге, как об Отце, родном и близком настолько, что обращался к нему Иисус арамейским словом «авва», которое, как мы уже знаем, можно перевести на русский, как «папочка», «папуля» или фамильярное детское «пап».

То, что сам Иисус регулярно употреблял это слово по отношению к Богу — это совершенно точно. В Евангелии от Марка, написанном первым из всех, это арамейское слово сохранено и употреблено в греческом тексте наряду с греческим словом «патер» — отец (Мр.14:36). Вряд ли Марк, писавший на греческом,