традиционного религиозного менталитета. Нравственном дуализме, означающем, что в традиционном религиозном понимании, Богу, которого представляют, с одной стороны, как нравственный абсолют, вместе с тем приписываются качества, представляющие собой несовместимые нравственные противоположности.

Глава 2. Проблема нравственного дуализма

Рассмотрим означенную проблему традиционного религиозно-христианского менталитета на примере сопоставления двух основополагающих идей христианской религии: идеи о том, что Бог есть любовь, и мирно соседствующую с ней идею вечного осуждения грешников на вечные мучения.

На мой взгляд, смысловая несовместимость этих идей в рамках одной доктрины — более чем очевидна. Ведь согласитесь, если Бог и впрямь есть любовь, то это означает, что не-любовью он быть попросту не может, поскольку для этого ему надо будет попросту перестать быть самим собой! Но в таком случае, что же Бог должен будет испытывать, продолжая оставаться любовью, по отношению к тем, кто будет вечно испытывать вечные муки, прямо, что называется, у него на глазах?

Разве их страдания не вызовут со-страдания в том, кто продолжает их любить? Вызовут! Но ведь со-страдание — это так же есть форма страдания, и в таком случае, при совмещении двух идей — идеи о том, что Бог есть любовь, с идеей о вечных муках, — мы получаем результат в виде вечно страдающего от неизбежного сострадания Бога!

Безусловно, картинка Бога, приговорившего самого себя к «вечным мукам сострадания», является полнейшей нелепостью. И как же христиане спасаются от этой нелепости? А очень просто — при помощи поверхностного и дискретного восприятия своих нравственно-дуалистических доктрин. Раз нелепые результаты получаются при совмещении двух противоречащих друг другу доктрин, то чтобы «увильнуть» от неприятных результатов совмещения, христиане попросту… ничего в своем сознании и не совмещают!

Взаимоисключающие доктрины существуют в традиционном религиозном сознании дискретно, отдельно одна от другой, без какого-либо сопоставления друг с другом, существуют, будучи разложенными по разным ящичкам, а ящички — расставленными по разным полочкам.

Когда христиане думают и говорят о вечных муках, которые «заслужили» грешные люди — христиане не думают и не говорят о Боге, который есть любовь. На этот случай в их распоряжении имеется куча цитат о «гневе Божьем», которыми они полностью заслоняют от себя цитату из той же Библии: «Бог есть любовь» (1Ин.4:16).

А вот когда им потребуется кого-то привлечь к себе рассказами о «добром Боге», тогда в их умах и словах происходит соответствующая «рокировочка», и цитаты о «гневе Божьем» они убирают в полагающийся им ящичек, и задвигают его подальше, на задний план своего сознания. На передний же план выдвигается ящичек, из коего вынимается, начищается до блеска, и торжественно предъявляется мысль: «Бог есть любовь!».

В наличии у себя постулатов такого рода, что их приходится прятать «по разным ящичкам», христиане никакой трагедии не усматривают. А на то, что их доктрины, содержащие взаимоисключающие утверждения о Боге, логически приводят к «проблемам у Бога», вынуждая его, в частности, приговаривать себя, как уже говорилось, к вечным мукам со-страдания — на это христиане умеют просто «зажмуриваться». «Зажмуриваться» отлично получается путем объявления логики — уловкой дьявола, а своего набора отрицающих друг друга доктрин — «верой во всемогущество Бога», который, если захочет, совместит любое несовместимое!

И уж как он там это сделает — тут нам, людям, умом надмеваться не следует, Бог и без нас разберется. Наше же дело — просто выполнять его указания, чего бы он ни указал. И если в Библии записано, что не исправившихся грешников ждут вечные муки, значит надо возвещать именно это, и не задаваться ненужными вопросами, как эти муки могут совмещаться с возвещением той же Библии о вечной же Божьей любви. Вот, как надо будет, так Бог и совместит эти «кажущиеся противоречия», применив свое всемогущество!..

И надо признать, что хотя логика — это и «прислужница дьявола», но, тем не менее, в христианских рассуждениях упования на всемогущество Божие в совмещении нравственно-логически несовместимого, она таки присутствует. Однако, присутствует она здесь в виде ущербном, как, впрочем, «прислужнице дьявола» и положено. И ущербность этой христианской логики заключается в том, что когда речь идет о совмещении в одно понятий противоположного, как уже было сказано нравственного смысла, то в принципиальной(!) невозможности такого совмещения уже никакое и ничье всемогущество не поможет!

Ведь если допустить, что Бог, «благодаря своему всемогуществу», может совмещать в себе вечную любовь к грешникам с вечным же равнодушием к их вечным мучениям, то тогда можно смело утверждать и то, что Бог «всемогуще» может сочетать в себе и правду с ложью, верность с предательством, жертвенность с подлостью, и т. д., и т. п.!

Впрочем, для религии именно такого рода представления о «нравственной универсальности» Бога очень удобно. Такого рода божественное «нравственное всевключение» позволяет, в зависимости от ситуации, все что угодно объявить хорошим, и точно так же, все что угодно — плохим, санкционировав, при этом, свои заявления именем Бога!

И надо сказать, что в истории существования религий всегда именно так все и делалось. Провозглашение «божественного морального абсолюта» на деле всегда означало полнейшую «относительность целесообразности», из серии той «революционной целесообразности», что была провозглашена в свое время, большевиками: хорошо абсолютно все, что содействует революции, и плохо абсолютно все, что той же революции мешает. Этой же идее «целесообразности», в качестве реального базиса и содержания своих нравственных систем, привержены и все религии.

Скажем, любить — это хорошо? Для религиозного человека ответ начинается со слов: «Смотря кого, когда, в каких обстоятельствах…». А ненавидеть — это плохо? И опять от религиозного человека мы услышим то же самое: «Смотря кого, когда и в каких…». Захотелось побыть добрым или призвать людей к доброте? Полистал свои священные книги — нашел в них обоснования для доброты. А захотелось позлиться, возбудить «праведный гнев» в себе или в других людях — полистал те же священные книги, и нашел в них обоснования уже для злости и гнева (разумеется праведного!). Все получается, конечно, относительно, зато — как удобно, гибко, практично…

Но только надо, опять-таки, отдавать себе полный отчет, что именно на почве такого вот рода «совмещений» и «практичной гибкости» традиционных религиозных нравственных установок и произрастает, в частности, религиозный экстремизм и терроризм!

Каждый религиозный экстремист и террорист, представляя себя «воином Бога», старательно взращивает в себе, с одной стороны, любовь к Богу и единоверцам, а с другой стороны — жесточайшую ненависть ко всем прочим людям, чьи убеждения не совпадают с его собственными «познаниями истины». И делает он это потому, что убежден, что точно такое же совмещение любви и