ж тут скажешь: с точки зрения традиционной христианской религии, он в своем возмущении и отрицании был, по сути, совершенно прав! В самом деле — человек, совершивший тяжкий проступок не только не был наказан, но и был, можно сказать, поощрен мгновенным и безоговорочным, полным восстановлением в правах. И его старшему брату, все это время добропорядочно жившему и честно трудившемуся, что, в связи со всем этим, должно было прийти в голову? Что можно вытворять все что угодно, любые пакости, а в итоге тебе все равно все сойдет с рук?!

Нет, притча с таким содержанием, конечно же, никуда не годится, потому что вредит ее содержание не каким-то там литературным персонажам, а реальным живым людям, чьи умы, конечно же, смущаются той возможностью безответственной распущенности, которая прорисовывается здесь очень даже ясно! Да и что в свете этой притчи делать со всеми теми многочисленными библейскими стихами, которые говорят о нетерпимости Святого Бога ни к какому греху, и о готовящемся суровом суде над грешниками и еще более суровом — просто даже немыслимо суровом! — наказании для них?..

И мой знакомый пастор, придя ко всем этим умозаключениям, сделал свой честный вывод о том, что эту притчу невозможно совместить с принципами святости и праведного, справедливого воздаяния грешникам, принципами, являющимися основой религиозного мировоззрения. И ввиду таковой невозможности, а так же с целью устранения соблазнов и укрепления здоровой дисциплины в среде христиан (по крайней мере, среди собственной паствы), он принял смелое решение.

Он принял решение в пользу верности основополагающим религиозным представлениям о праведности, грехе и вечном воздаянии, а посему — об открытом, публичном отказе в принятии смысла притчи о блудном сыне, и объявил ее недостоверной!

Как он в дальнейшем умудрялся совмещать этот свой отказ с верой в то, что Библия есть «слово Божье, верное в каждой букве», я не знаю, но, видимо, как-то совмещал. Однако речь сейчас не об этом, а о том, что этот пастор, при всей своей убежденности, что Библия является «прямой речью Бога», тем не менее, вынужден был признать, что он столкнулся с проблемой смысловой противо-направленности друг другу отдельных библейских утверждений на примере конкретной притчи. И проблема эта предстала перед ним, как неразрешимая, в плане смысловогосовмещения этих противо-направленных утверждений, и потому, требующая отказа от одного из них.

Как приверженец традиционных религиозных убеждений (о каковой приверженности убедительно говорит тот факт, что именно в их в пользу он сделал свой итоговый выбор), он, безусловно, не стал бы ничего исключать из библейских текстов. Однако несовместимость смысла притчи о блудном сыне с этими его традиционными убеждениями, несовместимость, которую он мужественно отказался «не замечать», просто заставила его пойти на «усекновение» священного библейского текста!

Так что, как можно видеть, и с точки зрения сегодняшних честных сторонников традиционного религиозного мировоззрения, образ Бога-Папочки, который возвещался Иисусом и был представлен им, в частности, в этой притче о блудном сыне, оказывается с этим мировоззрением совершенно несовместим. А это говорит о том, что несовместима с этим мировоззрением вообще вся суть того, чему учил Иисус!

Ведь его подлинное учение было учением о Боге-Папочке и олюбви, как основе, сущности и смысле всего бытия. Не было для Иисуса ничего выше любви, ничего важнее любви, ничего ценнее любви и ничего могущественнее любви!

Когда его спрашивали про Закон, он отвечал про любовь. Какой пункт в законе есть самый-самый главный? — спрашивали его, и он отвечал — возлюби! Возлюби Бога и ближнего своего, как самого себя. Нет ничего большего, чем это, и вообще в этом — смысл всего и Закона, и всех Священных Писаний, учил Иисус!

Люди привыкли строить свою жизнь и свои взаимоотношения друг с другом, и, как им казалось, с Богом, на фундаменте страха, с некоторыми вкраплениями в этот фундамент любви, а Иисус возвестил учение о жизни на фундаменте любви, без вкраплений страха (по крайней мере в фундамент взаимоотношений с Богом)!

И это (и тогда, и сегодня) одновременно и очень влечет, и очень пугает, поскольку видится призывом сойти с тверди веками и тысячелетиями привычного, и шагнуть в зыбкую неизвестность…

Глава 5. Подлинное учение Иисуса — жизнь, в которой правит любовь!

Задумываясь над тем, что же лежит в основе такой смешанной реакции на призыв Иисуса принять любовь, а не страх, в качестве фундамента жизни, — реакции одновременно и влечения, и испуга, — приходишь к выводу, что объяснение здесь кроется в неосознанномотношении к понятию любви, что порождает непонимание ее полинной сущности, подлинных свойств и подлинного созидательного могущества.

Увы, видя в любви в основном лишь однин из «цветов ее спектра», а именно — эмоции и желания любови половой, и потому воспринимая любовь, как эдакие «вздохи на скамейке под луной», человек не понимает, как можно на любви, на этих «вздохах», основывать такое всеобъемлющее понятие, как жизнь. И потому, всякие призывы к этому, большинство людей лишь, в лучшем случае, смущают и смешат, а призывы настойчивые — уже настораживают, пугают и злят.

«Это что же за жизнь будет, если никто ничего бояться не будет?! И так-то еле-еле хоть какой-то порядок удерживать удается при помощи страха наказания, а если бояться перестанут — куда ж все покатится-то?!.», — звучат в умах пугающие вопросы, вызванные «цветовым дальтонизмом» в восприятии спектра проявлений и свойств любви. И блокируются при этом в умах «дальтоников» простые и очевидные примеры того, как практическая жизнь бывает основана именно на любви, а не на страхе.

Забывает человек, при этой блокировке, что есть и такой «цвет спектра любви», как любовь родительская, — любовь, на которой самым, что ни на есть, практическим образом основывается жизнь каждого человека, пока он является ребенком!

А есть еще и такие цвета спектра любви, как любовь уже детей к своим родителям, порождающая практическую, без «вздохов на скамейке», заботу о них, когда они состарятся. Или любовь к животным, так же порождающая отнюдь не «вздохи на скамейке», а весьма практическую заботу. Или любовь к своему делу, приводящая к тому, что множество видов полезной деятельности делаются самым наилучшим образом.

Список таких жизненных иллюстраций можно и продолжить. Но, хочется надеяться, что и на этих примерах уже начнет пробуждаться осознание, что любовь не только потенциально может быть совершенно реальной основой совершенно реальной жизни, но что она уже является таковой основой в ряде аспектов нашего с вами бытия! При этом, крайне важно осознать, что только благодаря этому, сама жизнь и продолжает по-прежнему существовать, а