— Вы извините, Дмитрий Прокофьевич… Мы с Родей немногоповздорили. Но у нас всегда так. Не успеем насмерть разругаться, как уж ипомирились. Люблю я его очень, а он меня.

— Ты не ври, не ври, — сконфузилсяРаскольников. — Девичьи сантименты. — И вдруг неожиданносказал. — Митька, ты хотел меня к своему сыщику вести. Пошли, что ли?

— А как же маменька? — ахнула АвдотьяРомановна. — Я обещалась тебя привести, она ждет.

Родион Романович поморщился:

— Я… после к ней зайду. Надо дело одно закончить.

— Это верно, — поддержал его Разумихин. — Мыу родственника моего, которого ваш брат «сыщиком» обозвал, деньжонок подзаймеми Родион Романыча слегка приоденем. А то что ж его таким чучелом вашей матушкепредъявлять? Она, пожалуй, напугается.

Это соображение, очевидно, показалось барышне резонным.

— Спасибо, что заботитесь о Роде, ДмитрийПрокофьевич, — ласково молвила она. — Вы только будьте с ним, хорошо?Мне отчего-то покойно, когда вы рядом.

Разумихин от удовольствия весь вспыхнул, а у Раскольниковаудивленно приподнялись брови.

— Я сейчас провожу ее до дома, подниматься небуду, — сказал он. — Дуня, вы ведь на Вознесенском?

— Да, недалеко. Нам с маменькой Петр Петрович временноснял комнату, — ответила сестра, с особенной твердостью произнеся имясвоего жениха.

Лицо брата покривилось.

— А твой сыщик где квартирует? — повернулся он кРазумихину.

— На Офицерской. Такой серый дом с зеленою крышей,знаешь? Порфирий во втором этаже, слева. Это, брат, славный парень, увидишь!Недоверчив, скептик, циник, надувать любит, то есть не надувать, а дурачить, нодело знает. Очень, очень желает с тобой познакомиться. Он, видишь ли…

— Встретимся через час у подъезда, — оборвал егоРаскольников, вновь переходя от приподнятости к мрачности. — Поглядим,поглядим…

Последнее было произнесено едва слышно, себе под нос.

И приятели разошлись, каждый в свою сторону.

От угла Дмитрий обернулся, чтоб еще раз взглянуть на АвдотьюРомановну. Она шла рядом со своим братом высокая, стройная, и что-товыговаривала ему, слегка придерживая за рукав. Раскольников дернул локтем,высвободился.

Вздохнув, Разумихин стал прикидывать, как бы с толкомпровести целый час свободного времени.

В назначенное время оба они сошлись перед домом ПорфирияПетровича. Разумихин был хмур, Раскольников возбужден, и даже слишком.

Еще издали, завидев Дмитрия, он со смехом крикнул:

— Эй, Ромео! Что это ты, прихорошился, волоса расчесал?

— Ничего я не расчесывал, — попался на удочкуРазумихин, хватаясь за волосы и краснея, отчего Родион Романович расхохоталсяеще пуще.

— Просто роза весенняя! И как это к тебе идет, если бты знал! Ромео десяти вершков росту!

Взбешенный Дмитрий замахнулся на него кулачищем, но Раскольников,всё хохоча, увернулся и проскользнул в подъезд. Помедлив мгновение и сердитотопнув ногой, Разумихин пошел следом.

В эту минуту к окну второго этажа подошли двое, ПорфирийПетрович и Заметов.

— Пришел все-таки, — заметил первый. — Это онот куражу, от дерзости. Утвердиться перед собой хочет, после утрешнегоприпадка. Ну, и беспокойство, конечно. Понимает, что на подозрении. Или жесовсем наоборот…

— Как это «наоборот»? — не понял АлександрГригорьевич.

Пристав вздохнул.

— Никого не убивал, ни в чем не виноват. Простонервный, взбалмошный мальчишка-с. В обморок давеча пал от духоты, по причиненездоровья, а мы тут с вами нагородили турусов на колесах. Сейчас пощупаем.

В прихожей тренькнул колокольчик.

Надворный советник, однако, и не подумал идти отпирать, апреспокойно зажег папиросу и затянулся дымом.

Заметов хотел идти сам, но пристав удержал его.

— Не надо-с. Там незаперто. Митя сам войдет. Я хочупоглядеть, как наш Р.Р.Р. в комнату прошествует, это важно-с. А вы, батенькаАлександр Григорьевич, вон туда сядьте, к столу. Будто бумагу казенную пишете.Вы мне здесь, после обморока, чрезвычайно нужны. Пишите себе, в разговор невступайте, а только время от времени на объекта пристально так поглядывайте.

— Вот так? — сощурил глаза Заметов. ПорфирийПетрович пожевал губами.

— Или, знаете что, вы лучше вообще не смотрите. Будтоего вовсе не существует. Да, это еще лучше-с.

Было слышно, как открылась дверь с лестницы — Разумихинунадоело тянуть шнур звонка.

Послышался заливистый смех, потом сердитый возглас Дмитрия:«Фу, какая же ты свинья!» — и в комнаты шумно ввалились оба студента: один ссовершенно опрокинутою и свирепою физиономией, другой с таким видом, будто изовсех сил сдерживается, чтобы не прыснуть. И не сдержался-таки — фыркнул.

По-медвежьи развернувшись к приятелю, Разумихин махнулкулаком и как раз попал по маленькому круглому столику, на котором стоялдопитый стакан чаю. Все полетело и зазвенело.

— Да зачем же стулья-то ломать, господа, казне ведь убыток! —весело процитировал Порфирий Петрович из «Ревизора» и протянул рукузнакомиться.

Ему вмиг сделалось ясно, что весь этот спектакль слегкомысленным и непринужденным явлением Раскольникова к лицу, ведущему на негоохоту (чего студент после сцены в квартале не мог не понимать), рассчитанРодионом Романовичем заранее, и поневоле восхитился этакому мастерству.

Выслушав представление гостя и даже сам участвуя в милейшем,приязненном разговоре, Порфирий Петрович не спускал с Раскольникова глаз. Узорпредстоящей беседы выстраивался сам собою.

Не скрывать, что всё знаю, определил надворный советник, анапротив сразу перейти к самому делу. Не к убийствам, потому что тут у меняничего на него нет, и он это отлично знает, а к главному, к теорийке.

Чрезвычайно понравилось Порфирию Петровичу, что гость совсемне смотрит на хорошо знакомого ему Заметова, который превосходно справлялся сролью — скрипел себе по бумаге и на студента даже не косился.

— Это сотрудник-с, переписывает один малозначительныйдокументик, — небрежно пояснил пристав, усаживая молодых людей на диван исадясь сам на стул.

— Я этого господина, кажется, где-то видел, — также небрежно обронил Раскольников. — Впрочем, могу и ошибаться.