Может быть, Петрус прав и я в самом деле чересчур склонен кфантазиям? Обыкновенную немецкую овчарку взял да и преобразил во что-тосверхъестественное и сулящее опасность. Это дурной знак, это примета усталости,ведущей к поражению.

Впрочем, есть еще надежда. Девочка поманила меня за собой. Чувствуя,как сердце мое переполняется ожиданием, я переступил порог и, значит, получилто же отпущение грехов, что и паломники на Пути Сантьяго.

Обшарил глазами пустой, почти совсем лишенный статуй святыххрам в поисках того единственного предмета, который меня интересовал.

– Здесь вы видите, что капители колонн завиты в формераковины, – голосом экскурсовода начала девочка. – Образ святой Агеды относитсяк…

И очень скоро я понял, что зря проделал весь обратный путь.

– А это – образ святого Иакова Ратоборца. Видите, он занесмеч и попирает мавров копытами своего коня. Скульптура была создана в…

Да, вот он, меч Сантьяго. Но – не мой. Я протянул ещенесколько песет моей спутнице, но она не приняла их. Слегка обидевшись,оборвала свои объяснения и попросила меня удалиться.

И снова спустившись по склону горы, я направился в сторонуКомпостелы. Когда я во второй раз за день пересекал Вильяфранку-дель-Бьерсо,мне повстречался человек, который сказал, что зовут его Анхель, и спросил, нежелаю ли я осмотреть собор святого Иосифа Чудотворца. Магия его имени[18]произвела, конечно, свое действие, но я еще не отошел от предыдущегоразочарования и убедился, что Петрус поразительно разбирается в людях. А людямвесьма свойственно придумывать то, чего не существует, и не извлекать полезнейшиеуроки из находящегося у нас перед глазами.

И вот – исключительно ради того, чтобы лишний разподтвердить эту истину, – я согласился пойти с Анхелем в церковь. Но онаоказалась закрыта, ключа же у него не нашлось. Анхель показал мне высеченнуюнад входом скульптуру святого Иосифа с плотницкими инструментами в руках. Япосмотрел, поблагодарил и предложил ему несколько песет, которые он отверг сословами:

– Не ради денег мы это делаем. Мы гордимся нашим городом.

И снова вернувшись на прежнюю дорогу, я через пятнадцатьминут оставил позади Вильяфранку-дель-Бьерсо с ее улицами, дверьми итаинственными гидами, ничего не берущими за свои услуги.

Довольно долго я шел по горной дороге – труды были тяжкие, арезультаты жалкие. Поначалу размышлял только о своем – об одиночестве, о том,как стыдно будет разочаровать Петруса, о мече и его тайне. Но потом передглазами стали возникать образы девочки и Анхеля, и не думать о них я уже немог. Покуда я был сосредоточен исключительно на себе, эти двое отдавали мне самоедорогое, чем были наделены, – любовь к своему городку. И притом отдавалисовершенно безвозмездно. Где-то в глубине моего существа начала брезжить покудаеще смутная мысль. Что-то такое, связующее все воедино. Петрус всегда твердил,что для того, чтобы одержать Победу, мысль о законной награде более чемнеобходима. И всякий раз, когда я забывал весь мир и все помыслы моисосредоточивались только на мече, проводник, устраивая мне какое-нибудьмучительное испытание, неизменно возвращал меня к действительности. Так вовремя нашего паломничества происходило не однажды.

Ох, это было не случайно. И имело явное отношение к моемумечу. И то, что пребывало на дне моей души, вдруг шевельнулось, вздрогнуло истало высвечиваться. Я и сам пока еще не мог бы сказать, о чем думаю, ночувствовал – я на верном пути.

И испытал благодарность судьбе, пославшей мне встречу сдевочкой и Анхелем: в том, как говорили они оба о церквах, звучал голос ЛюбвиВсепоглощающей. И оба заставили меня дважды проделать путь, намеченный насегодня. И это вытравило из памяти очарование ритуалов Традиции, вернув меня наиспанскую почву.

Мне вспомнился тот теперь уже далекий день, когда Петруссказал мне, что мы кружим по одному и тому же месту в Пиренеях. Вспомнился сосветлой грустью. Это было хорошее начало путешествия – и, как знать, вдругповторение окажется предвестием удачного конца.

К вечеру я добрался до жилья и попросил приюта в доместарухи-крестьянки, которая за ночлег и еду взяла с меня сущие пустяки. Мынемного поговорили с ней, и она рассказала мне о том, как верит в Святое СердцеИисусово, и о том, что год выдался засушливый и много было хлопот с урожаеммаслин. Я съел суп, выпил вина и рано лег спать.

Я чувствовал – во мне зреет и вот-вот проявится какая-тоидея, и потому умиротворение наконец-то осенило мою душу. Я помолился, сделалнесколько упражнений, которым обучил меня Петрус, а потом решил вызватьАстрейна.

Мне надо было поговорить с ним обо всем, что происходило вовремя моей схватки с псом. В тот день он сделал все, чтобы навредить мне, акогда отказался помочь воздвигнуть крест, я решил навсегда изгнать его из моейжизни. С другой стороны, если бы я не узнал его голос, то, весьма вероятно,поддался бы искушениям, прельщавшим меня на всем протяжении схватки.

– Ты сделал все возможное, чтобы победу одержал Легион, –сказал я.

– Я не сражаюсь против моих братьев, – отвечал Астрейн.

Такого ответа я и ждал. Я предвидел это – давным-давнопредвидел – и было бы просто глупо гневаться на Вестника за то, что он не всилах изменить собственную природу. Надо просто искать в нем товарища, которыйпоможет тебе в такие минуты, как те, например, что я переживаю сейчас, – аничего иного от него требовать не приходится: это его единственноепредназначение. И, отринув былую злость, мы оживленно заговорили о Пути, и оПетрусе, и о тайне моего меча, которая, как я предчувствовал, уже обосноваласьв моей душе. Он не сказал ничего значительного, разве только что раскрывать этитайны ему запрещено. Но по крайней мере мне, рта не раскрывавшему всю вторуюполовину дня, было с кем отвести душу. И беседа наша длилась до тех пор, покастаруха-хозяйка не постучала в дверь, сказав, что я разговариваю во сне.