Я молчал, мне не разрешено высказывать свое мнение припосторонних, да и сам не стану этого делать, однако и я понимал, что здесьчто-то не так. Я очень хорошо помню, как привез Кирилла в особняк к АндреюПавловичу, как тот, сразу показавшийся мне родственной душой, напоил Кириллаводой со снотворным, а потом рассказал мне историю о первом муже своей жены,несчастном шизофренике, работающем мойщиком машин. Затем в комнате появиласьсама Аня, подтвердившая его слова. Она была немногословна, в основном молчала,кивая головой. Аня произвела на меня впечатление абсолютно нормальной особы. Ноона не была блондинкой с голубыми глазами!

— Когда ты отправил ко мне Кирилла? — ожила Нора.

— Ну… в середине января… стойте! День рождения у Женькидевятого, вот в тот день мы и поговорили!

— А к нам он пришел почти через месяц, — протянулаНора, — очень странно, очень!

На следующий день Нора наметила для меня график работы.Сначала мне предписывалось поехать в институт УПИ и поговорить с инспекторшейзаочного отделения Региной Львовной.

— Потом вернешься, — велела Нора, — идвинешься дальше. Давай, действуй.

Я кашлянул.

— Чего ты хочешь? Говори, — мигом отреагировалахозяйка.

— Николетта сегодня уезжает в Карловы Вары, вечером.Извините, пожалуйста, но я должен проводить ее. Но, конечно, если вы запретите…

— Ваня, — оборвала меня Нора, — я пока неготова рыдать на твоих похоронах, и потом, хорошего секретаря найти оченьтрудно. Знаешь, как я мучилась, пока не набрела на тебя. Естественно, тыпосадишь Николетту в поезд и будешь долго махать ей платочком. Одного я непойму, почему Павел не придушил в свое время женушку, а? Ладно, а теперь рысьюк Регине Львовне.

Я помчался в УПИ и узнал, что вход на заочное отделениерасположен с торца института. Там находились и другие служебные помещения, надверях висели таблички «Бухгалтерия», «Кадры». Наконец я нашел то, что нужно,осторожно постучал и, услыхав бодрое: «Да, да», потянул за ручку.

Перед глазами открылось помещение, больше всего похожее нажилой отсек подводной лодки, причем не современной, атомной, а той, на которойплавал капитан Маринеску, легендарный офицер времен Второй мировой войны. Былонепонятно, каким образом столь тучная дама, как Регина Львовна, ухитриласьвтиснуться в столь узкую каморку.

Инспекторша пошарила толстой, украшенной перстнями рукой постолу, нащупала очки в коричневой старомодной оправе, водрузила их себе на носи, тяжело вздохнув, спросила:

— Вы ко мне?

— Если позволите, то да.

Я осторожно сел на колченогий стул и улыбнулся. Обычноженщины, справившие шестидесятилетие, при виде меня становятся весьмаразговорчивыми. Я произвожу на них самое положительное впечатление, но РегинаЛьвовна осталась напряженно мрачной.

— Что у вас за вопрос, излагайте скорей, —забубнила она, перекладывая на столешнице бумаги.

— Мне посоветовал обратиться к вам Семен ЮрьевичКоротков.

В глазах Регины Львовны блеснул огонек.

— Мальчик или девочка? — поинтересовалась она,мигом став любезной.

Я не очень понял, о чем речь, но быстро ответил:

— Мальчик.

— Это осложняет ситуацию, — озабоченно покачалаголовой с толстыми большими ушами инспекторша.

— Почему? — Я решил поддержать разговор в надеждена то, что рано или поздно разберусь в ситуации.

— Военная кафедра не охватывает заочное отделение,отсрочки от армии ваш сын не получит.

Мне сразу стало ясно, в чем тут дело. Регина Львовна приняламеня за отца, который решил пристроить свое чадушко в УПИ. Ладно, попробуюплыть в предлагаемом направлении и посмотрю, куда меня вынесет волна, Нора ведьвелела мне разведать ситуацию очень осторожно.

— У мальчика белый билет, — решил я успокоитьРегину Львовну.

Но та, услыхав это, только еще больше насторожилась.

— Что? Все так плохо?

— Ну… не совсем… можно сказать, даже хорошо, хотя инемного плохо, — вывернулся я.

— Это значительно дороже, — сообщила она, — втри раза.

Я прикинулся испуганным:

— Да?!

— Семен Юрьевич называл вам цену?

— Примерную, не до копейки.

Регина Львовна выдвинула ящик стола, вытащила листок бумагии протянула:

— Значит, так, разберем сначала первый курс. Зимняясессия три экзамена, четыре зачета. Летняя — пять экзаменов. Потом курсоваяработа и пара-тройка докладов. Еще у нас в расписании двенадцать предметов, покаждому следует сдать три контрольные, итого тридцать шесть работ. Если ребенокможет сам явиться сюда, тогда сумма одна, но ваш сын… хм… вы говорите, ситуациякак у Семена Юрьевича?

— Да, — подтвердил я, — точь-в-точь такая,прямо один в один. Только у него тут девочка учится, Катя, а у меня мальчик… э…Павлик!

— Значит, ни о какой самостоятельной сдаче сессии иречи быть не может, — поморщилась Регина Львовна. — Это будет стоитьвам три тысячи долларов в год.

Я решил изобразить жадного отца и зацокал языком:

— Однако! Нельзя ли чуть подешевле, а?

На лице толстушки появилось плохо скрытое недовольство.

— Я ведь только что рассказала вам о количествепредметов. Ну давайте считать еще раз. Двенадцать экзаменов и зачетов,следовательно, тысяча двести уйдет на оплату сессии. Затем тридцать шестьконтрольных, ну это дешевле, их у нас Лена Рымская проверяет,студентка-отличница, ей за все про все триста долларов. Потом курсовая — ещечетыреста, и доклады, ну… предположим, пятьсот за все. С докладами хуже всего,их на научном обществе проверяют, там председателем Константин Петрович, к немуна козе не подъедешь. Итого, сколько вышло? Две четыреста! А еще нужно замдекана по учебной части триста отстегнуть! Он ничего не делает, а денежки оченьлюбит, всем бы так устроиться! Ну и сколько лично мне останется? Подсчитали? Дая тут из чистого альтруизма сижу! Готовьте шесть тысяч, и ваш Павлик спокойнопереплывет с первого курса на второй. А там, глядишь, ему понравится, и самучиться начнет!

— Как шесть? — подскочил я. — Только что отрех речь шла!

Регина Львовна отложила в сторону листок.