фашистской угрозе".

В то же самое утро "Дейли уоркер", коммунистический рупор, предупредил чернорубашечников, что "контрдействие рабочих заставит их трепетать".

Со своей стороны, чернорубашечники ясно дали понять, что не намерены отменять мероприятие или каким-либо образом отступать. Левые и правые шли на войну, и никто особо не возражал против того, кто встанет у них на пути.

Фрэнк вышел со станции Олимпия, всего в нескольких ярдах от холла, и обнаружил, что короткий путь к главному входу превратился в сплошную перчатку, так как любой, кто хотел посмотреть выступление Мосли, должен был как можно быстрее пробежать мимо разъяренной толпы протестующих, размахивающих плакатами против Мосли и красными знаменами с желтыми серпом и молотом Советского Союза. Их встретили фашисты с суровыми лицами, одетые в черное с головы до пят и готовые променять удар по голове или пинок под дых на каждое слово брани, выкрикиваемое им протестующим. Между двумя отрядами выстроилась Тонкая синяя шеренга полицейских, некоторые из которых ехали верхом, пытаясь обеспечить безопасный проход для гражданских, попавших в переполох.

Оглушительный шум, давка тел и ошеломляющее впечатление хаоса, который в любой момент мог перерасти в откровенную анархию, только подстегнули Фрэнка с большим энтузиазмом взяться за дело Мосли. Любой человек, способный вызвать такую ненависть у людей, которых Фрэнк презирал, должен был что-то делать правильно. И то, как вела себя толпа, лишь подчеркивало отчаянную потребность в том, чтобы порядок и дисциплина были навязаны народу для его же блага сильным человеком, и проклятая демократия и права народа. Это были старые идеи, несостоявшиеся идеи. Времена требовали чего-то нового.

Он шел ровным шагом, не желая, чтобы толпа заставляла его бежать, и с каждым шагом его гнев возрастал, как вдруг Фрэнк почувствовал, как что-то мокрое ударило его по левой стороне лица. Он поднес руку к щеке, осмотрел ее, увидел теплую пузырящуюся каплю слюны и понял, что на него плюнули.

Возмущенный этим оскорблением, Фрэнк повернулся налево и увидел молодую женщину всего в нескольких футах от себя. Она была неряшливо одета и стояла рядом с группой мужчин, все в рубашках, расстегнутых на шее, без шляпы. И все они смеялись над ним. Девушка посмотрела прямо на него и изобразила плевок в его сторону. Потом она снова рассмеялась.

Это было больше, чем он мог вынести. Он сделал пару быстрых шагов по направлению к группе, подталкивая себя вперед своей тростью, ее стальной наконечник высекал искры, когда она ударялась о камни мостовой. - Не падай, папа! - крикнул ему один из мужчин. Лицо Фрэнка исказилось в яростном рычании, когда он поднял палку и набросился на своих мучителей. Он ударил девушку по лицу, и она покраснела. Она закричала и согнулась пополам, кровь сочилась между пальцами, когда она прижала руки к голове. Ее спутники бросились к Фрэнку. Он замахнулся на них палкой, но они продолжали наступать, и один из них ударил Фрэнка в плечо, отчего тот отшатнулся. И все же они продолжали приближаться, одержимые таким же слепым гневом, как и он, стремясь отомстить. Внезапно Фрэнк почувствовал отчаянный страх. Он спровоцировал этих хулиганов, и теперь они хотели отомстить. Он снова замахнулся, но кто-то поймал его палку на лету и вырвал ее из рук. В отчаянии он съежился, как боксер, запутавшийся в канатах, сгорбив плечи и подняв руки за голову, чтобы защитить себя. Он ждал первого удара, когда почувствовал, как грубая рука схватила его за плечо и оттащила в сторону. Фрэнк упал навзничь на тротуар. Он приподнялся на локтях, чтобы видеть, как кучка черных рубашек наваливается на демонстрантов, укладывая их с отработанной жестокой эффективностью. Фрэнк нащупал свою шляпу, которая лежала на земле рядом с ним, и снова надел ее. Затем он довольно неуверенно поднялся на ноги. Чернорубашечники обратили противников в бегство. Один из них вышел из толпы, держа в руках трость Фрэнка. ‘Это принадлежит вам, сэр?- спросил он. Акцент у него был низкопробный, но деловитый и уважительный, подумал Фрэнк, как у сержанта, разговаривающего с офицером.

‘Да, конечно, спасибо.’

‘Дело не только в этом. Посмотрите вокруг колоний, черномазые так же плохи, как и евреи. Этот Ганди в Индии хочет независимости, неблагодарный маленький человек, после всего, что мы сделали для этой страны.’

‘Насколько я понимаю, Мосли именно это и имел в виду, - сказал Хрюша. - Он считает, что нам пора поставить себя на первое место, так сказать, присматривать за первым номером. Он говорит, что есть третий путь-это не капитализм и не коммунизм, а фашизм. И когда вы смотрите на то, что этот гитлеровский парень делает в Германии, вы не можете спорить, я не думаю.’

- Видит Бог, он выглядит нелепо, и кем он был на войне, простым капралом, не так ли?’

- Как и Наполеон, и он не так уж плох, - заметил Хэттон.

‘Но он ставит Германию на ноги, - продолжал Фрэнк. - Чертовски впечатляюще, я бы сказал. Он вернул людям их самоуважение.’

- Вот именно! И именно это Освальд Мосли собирается сделать для британцев, попомните мои слова, - сказал Хрюша Питерс.

‘Через несколько недель я вернусь домой и займусь этим чертовым кожным трансплантатом. Я думаю, что мог бы просто сделать это своим делом, чтобы узнать немного об этом Мосли.’

- Я думаю, что смогу вам помочь, Фрэнк. Парочка парней, с которыми я веду дела в Лондоне,-довольно видные сторонники движения "черная рубашка", абсолютно обнимающиеся с самим Мосли. Дай мне знать, когда ты уедешь, и я добьюсь, чтобы тебя представили великому человеку.’

Джиллис восстановил кожный трансплантат, и Фрэнк провел две недели в санатории на берегу моря в Истборне, пока операция не зажила. Утром 7 июня, чувствуя себя лучше, чем за последние месяцы, он сел на поезд до Лондона, поселился в респектабельном, но скромном отеле, а затем отправился в выставочный зал "Олимпия" на Хаммерсмит-Роуд в Западном Лондоне, где Мосли проводил митинг своих сторонников.

На нем должны были присутствовать двенадцать тысяч сочувствующих фашистам. Но против них стояли тысячи протестующих, пришедших на демонстрацию, организованную лондонским окружным Комитетом Коммунистической партии. Во все лондонские газеты, кинохронику и британскую телерадиовещательную корпорацию был разослан пресс-релиз, в котором говорилось, что "рабочие столицы всеми силами будут сопротивляться фашистской угрозе".

В то же самое утро "Дейли уоркер", коммунистический рупор, предупредил чернорубашечников, что "контрдействие рабочих заставит их трепетать".