все увеличивающемуся собранию добрых мужей, могучих мужей и просто любопытных мужей. – Что за шум?

Пенелопа смотрит на нее из-за стены своих ученых советников, которые хотят говорить за нее, и думает, что как бы ни возмущалась Клитемнестра, но в дочери очень много от матери. А как может быть иначе, если ее отца так долго не было дома?

– Это купец с Коркиры, – громко докладывает Пейсенор, который любит включаться в происходящее, когда в помещении наличествуют царственные особы, даже если это еще не до конца воцарившиеся царственные особы. – Он торгует янтарем, путешествует от северных гаваней до Нила. Покажи его высочеству то, что показал нам!

Моряк, которого зовут Ориген и который совсем не заслужил таких проблем, разжимает кулак и показывает то, из-за чего поднялся такой шум. Это предмет из золота, тяжелый, он удобно лежит на его выдубленной солнцем ладони. Электра наклоняется и берет предмет, поворачивает туда-сюда. Послеполуденный свет, проникающий через окна зала, похож на густой мед, он рисует четкие полосы и горячие копья в недвижимом воздухе. Она взвешивает перстень в руке, оглядывает его со всех сторон – брату даже не показывает.

– Это перстень моей матери, – говорит она наконец, и все несколько преувеличенно охают и ахают. Пенелопа немножко опаздывает с этим, поскольку она предполагала, что по поднявшейся суете все и так поняли, что это перстень матери Электры, но все равно получается хорошо.

– Как он к тебе попал? – рявкает Электра, обращаясь к сжавшемуся от страха мореплавателю, и снова, хоть Пенелопа не скажет этого вслух, она видит Клитемнестру в том, как сверкают глаза Электры и как она поднимает подбородок. Однако у кого еще ей было учиться быть царицей?

– На Гирию прибыла женщина, – отвечает он. Изначально, рассказывая это, он говорил униженно и просительно, балаболил и приукрашал, но теперь излагает спокойнее, ведь он уже столько раз рассказал это и все еще цел. – Она хотела плыть на север. Она села на корабль купца по имени Сострат, который меньше двух месяцев назад покупал у меня лес. Она заплатила ему этим перстнем, а он отдал его мне в уплату долга. Но когда я попытался обменять его на какие-нибудь товары, с которыми мог бы отправиться на юг, меня потащили к правителю города, а тот – к микенцу, который поклялся, что это перстень предательницы, царицы Клитемнестры. Потом они послали за воинами, которые и доставили меня сюда, и вот я здесь. Готовый служить и чтить вас, – добавляет он поспешно, поскольку теперь в помещении царские особы. – Верно служить.

Пенелопа слушает с таким же любопытством, как и все остальные. Она ведь эту историю раньше не слышала и, слушая, гадает, что именно здесь устроила Урания. Конечно, женщина, которая отдала перстень Сострату, – какая-нибудь родственница Урании, но теперь ее уже не найдешь, ее отвезли тайком в безопасное место, где она и останется на долгие месяцы. Еще кто? Может, и сам Сострат тоже подчиняется Урании, а может, просто оказался удачно разыгранной фигурой, просто орудием, чтобы доставить перстень к Оригену, а Оригена – к двору Пенелопы?

(На самом деле – второе. Сострат не знает, что его использовали, а Ориген никогда не поймет, как предсказуемо его поведение и как легко было направить его в нужную сторону. Единственная опасность состояла в том, что страж на пристани не сразу опознал бы перстень в руке Оригена, так что старой мастерице тайных дел пришлось подослать к нему девчонку, которая шепнула ему на ухо, что видела такой в Микенах. Эту девчонку теперь никто не вспомнит.)

Электра сжимает перстень в кулаке так сильно, что кажется, вот-вот пойдет кровь, костяшки ее побелели, рука трясется.

– Гирия ведь – часть твоего царства, верно? – напускается она на Пенелопу. – Почему из нее все еще отходят корабли?

Пенелопа открывает рот, чтобы ответить – точнее, чтобы попросить прощения, чтобы повернуться и сказать: «Советники мои, как могла произойти столь ужасная вещь?» – но тут вступает Медон.

– Гонец, посланный на север, задержался из-за противного ветра. Он только что вернутся к нам.

Это… отчасти правда. Новости вместе с гонцом сначала отправились на юг, в гавани Закинфа, и там гонца задержали как противный ветер, так и прекрасное вино, поскольку ему, вероятно, не объяснили, насколько срочны вести, которые он вез. Такие сбои прискорбны, но, увы, без них трудно представить жизнь в островном царстве.

Электра хмурится, фыркает, как львица, ходящая кругами там, где на земле осталась засохшая кровь.

– Куда отправилась эта женщина?

– Я не знаю, – признается Ориген, втягивая голову в плечи, как испуганная птица. – Сострат торгует с бледными северными варварами. Но он уплыл неделю назад; я понятия не имел, что этот перстень такой важный!

– Мы можем снарядить корабли, – предлагает микенец Пилад без особой надежды. – Может быть, если отплыть с вечерним отливом?..

– Мы поговорим об этом наедине, – резко отвечает Электра, а потом, видимо, поняв, что слишком уж раскомандовалась, добавляет: – Мой брат вскоре даст приказание.

Она отворачивается, кивнув – не очень вежливо, учитывая, что дворец вообще-то не ее, – и широким шагом отправляется в свои покои, все еще сжимая в руке перстень. Орест идет за ней, и его костяшки тоже обесцветились, только он сжимает меч на поясе.

– Как удобно, – задумчиво говорит Медон на ухо Пенелопе, а толпа, оставшись без развлечения, расходится.

– Что ты такое говоришь? Это ужасно и неприятно, что же тут удобного.

– Да, неприятно, но мы ведь не виноваты. Если бы только гонец отправился сначала на Гирию, а не на Закинф, тогда твоя сестра не успела бы сбежать.

– Это всего лишь предположение, и такое, от которого никому не легче.

Слышится топот, и появляется Телемах, как всегда опоздавший к самому занимательному.

– Что произошло? – спрашивает он, не зная, обратить ли этот вопрос Медону, Эгиптию или даже, кто бы мог подумать, своей матери, и в итоге обращается к точке между плечом Медона и носом Пенелопы.

– Клитемнестра сбежала, – бурчит Пейсенор.

– Есть подозрение, что Клитемнестра сбежала, – уточняет Медон, сложив руки на круглом животе.

– Безобразие! – рявкает Эгиптий. – Нам придется умилостивить Ореста!

– Женщину, похожую на мою сестру, видели в гавани, она договаривалась с купцом, плывущим на дальний север, – вздыхает Пенелопа. – Она заплатила ему перстнем, а именно такой был у сбежавшей царицы.

– Помилуй нас Зевс, – потные красные щеки Телемаха бледнеют. – Мы не справились с задачей?

– Можно и так сказать, – задумчиво отвечает Медон.

Мальчик выпрямляется.

– Я пойду к Оресту. Извиниться лично. Это мое царство, и я должен взять ответственность на себя.

Брови Пенелопы изгибаются так, что из них впору делать мост над морем, разделяющим запад и восток, но она ничего не говорит.

– Он… рассердился?

– Кто знает, что думает Орест. – Медон изо всех сил изучает потолок, как будто только что заметил паутину в углу. – Но его сестра была совсем не рада.

– Я пойду к ним. – Телемах, конечно, произносит это очень царственно, выпрямляясь. – Хоть