Воины, слышавшие это, захохотали. Бейнир тоже улыбнулся.

— Значит, окончательно хочешь сказать своим, что будешь тут жить? Ладно. Это я приму. А помолвка моей дочери будет отложенной?

— Нет, к чему же. Все готово к свадьбе. Кстати, у твоей дочери я спросить хочу две вещи. — Он посмотрел на Альвдис. — Теперь ты обо мне почти все знаешь; все еще хочешь быть моей женой?

Без тени сомнения она ответила:

— Хочу.

— Тогда и я сдержу слово и через несколько дней преподнесу тебе утренний дар, — сказал Мейнард; слушавшие одобрительно загудели. — Все будет так, как условились. Но к утреннему хочу добавить ещё один дар, притягательный и опасный, и я знаю, что ты его хотела. Поедешь со мною мир посмотреть, Альвдис?

Бейнир сразу заговорил, громко и возмущенно, о том, что он не позволит своей дочери ехать вот так в иные земли, да еще туда, где война и смута, да еще и с франками, которые тут амбары жгут; Мейнард кивал, однако смотрел все это время на Альвдис. Она улыбалась в ответ.

Когда поток отцовских ругательств иссяк, девушка просто сказала:

— Да.

Мейнард уехал на следующий день рано утром. Франкский корабль снялся с якоря и направился в Хьёрт, чтобы там высадить десятерых воинов, которые должны были сопровождать чету во время поездки, и потом должен был уйти обратно в море. Франки уплывали неохотно, не вкусив толком битвы, зато северяне радовались, не без причин полагая, что поле боя осталось за ними.

Рэв остался, все три дня, что шел пир, всячески развлекал будущую госпожу и сумел быстро завоевать ее расположение. О нападении говорили, но немного: дело уже отошло в прошлое, куда как интереснее, что Мейнард Чужеземец и прекрасная Альвдис все-таки скрепят брачный обряд во славу богам! Свита у Бейнира подобралась внушительная, все желали посмотреть на свадьбу, а те, кто оставался во Флааме, завидовали и просили все хорошо запомнить, чтобы потом рассказать.

Вечером перед отъездом Бейнир заглянул к дочери в комнату. Отец выглядел задумчивым и немного растерянным, как человек, впервые попавший в ситуацию, которую не может решить с помощью меча или же громкого крика. Непривычное состояние для Бейнира Мохнатого; девушка понимала, как отец ее любит, если разрешил такое вот замужество. И Далла тут ни при чем, в данном случае она не его уговаривала, лишь бы побыстрее от падчерицы избавиться, а поддержала Альвдис. Но все равно она оставалась мачехой, а не матерью. И, думается, Бейниру сейчас не хватало его первой жены…

— Поговори со мною, Альвдис. Ты ведь сегодня в последний раз тут…

— Не в последний, что ты, отец! — возразила она, обвивая его шею руками и прижимаясь к широкой груди. Бейнир обхватил дочь своими лапищами. — Я стану в гости приезжать! Только, боюсь, муж меня надолго не отпустит.

— Он очень в тебя влюблен?

— Так и есть.

— Так и есть, — повторил отец, выпуская ее из объятий. — Я ведь потому согласие и дал, что моя супруга правду сказала: видно, как вы смотрите друг на друга. Не пожалеешь? Он ведь франк, чужак, да и везет тебя незнамо куда.

— Мы возвратимся, отец. Мейнард свое слово держит, и уже не раз это доказал.

— Я вам верю, но мало ли какие опасности подстерегают в пути… Да и смогут ли защитить вас эти слабые франки?

Говорить ему о том, как на самом деле может ее защитить будущий муж, девушка не стала. Она решила, что лучше объяснить все отцу как-нибудь… попроще.

— Ты воспитал меня сильной, — возразила Альвдис, — научил сражаться, научил говорить прямо и мыслить достойно. Я не боюсь пути, наоборот, мне хочется увидеть мир за пределами Аурланда. Потом, может, и не выдастся такой возможности. Пожалуйста, не возражай, отец, и не гневайся на Мейнарда. Я сама его еще не до конца понимаю, вижу только, что франки не такие, как мы, и думают по-другому, и тяжелые мысли у них тоже другие. Они его никогда не отпустят, если он не отправится туда, а я хочу ему помочь. Мы ведь не только с франкскими воинами поедем, кого-то из наших дружинников тоже позовем.

Мохнатый шумно вздохнул.

— Ты действительно смелая, Альвдис, как и твоя матушка. Я не стану возражать, если ты так решила. Мейнард говорит, вы возвратитесь к середине лета; мы уйдем в поход, однако Далле ты пришли весть.

— Хорошо.

— Что мне тебе ещё сказать? — Бейнир снова привлек дочь к себе, и она едва не замурлыкала от этой нечастой отцовской ласки. — Ты одно из моих самых главных сокровищ. Золото и шелка — это прекрасно, однако ты, Альвдис, лучше всего этого. Проси у меня, чего пожелаешь, и я отдам.

— О, тогда у меня есть просьба, — коварно улыбнулась девушка. — Нам с Мейнардом пригодится одна вещь из твоей сокровищницы.

— Какая же это вещь?

— Реликварий, — тщательно выговорила Альвдис то слово, которому научил ее будущий муж.

День, когда нужно было пуститься в путь, выдался солнечным и ясным; невеста и ее многочисленная свита отправлялись из Флаама в Хьёрт, чтобы завершить обряд. Уже на дороге, сидя в седле, Альвдис оглянулась назад. Она думала перед отъездом сходить на все свои любимые поляны в окрестном лесу, пройти по берегу фьорда, подняться к каменной осыпи, где давным-давно, кажется, многие годы назад, они с Мейнардом жгли костер и впервые говорили о богах. Но столько всего требовалось сделать, столько всего произошло, что она не успела.

Флаам лежал внизу, такой знакомый — до последнего домика, до последней лужайки, — что на глаза Альвдис невольно навернулись слезы. Ей хотелось уехать и остаться одновременно; было страшно и весело. Будущее лежало перед нею неведомым лучезарным краем, и самое главное — она будет там с Мейнардом, а все остальное боги помогут им сделать.

Через несколько дней начнется еще одна дорога, дальше, на юг, где Альвдис никогда не бывала. Там нет дышащих холодом ледников, прозрачных высокогорных озер, и люди совсем другие. Какие — еще предстоит узнать. Альвдис смотрела на Флаам, пока он не скрылся за поворотом дороги, и с этого момента словно кожей ощутила, что новая жизнь началась.

К Хьёрту подъехали в сумерках. Деревня светилась теплыми огоньками окон, и в большом доме гостей уже ждали; Мейнард встретил их по всем правилам, невесту отвели в отдельную комнату, и седоволосая служанка, которую Альвдис смутно помнила (кажется, однажды Хродвальд привез ее вместе с остальными женщинами, когда приезжал к соседу), помогла ей приготовиться ко сну. Домоправительницу звали Ведис, она была рада, что в доме появился не только новый хороший хозяин, но и хозяйка, и пообещала наутро после свадьбы передать ключи и все рассказать. Ведис знала о скором отъезде во франкские земли, не слишком это одобряла, но, по всей видимости, Мейнард успел непостижимым образом убедить всех домочадцев и даже уговорить их приветить воинов-франков. Последним отвели место для сна в длинном зале, и, судя по всему, пиво уже поспособствовало установлению дружбы между чужаками и дружинниками Мейнарда. В конце концов, всё это были простые воины, проводившие свою жизнь в сражениях, и хотя вначале они не слишком хорошо понимали язык друг друга, пиво помогло взаимопониманию. Приехавшая свита невесты охотно влилась в празднование, и Альвдис заснула в тот вечер под хохот, доносящийся из длинного зала, струнные переливы арфы и голос Сайфа, декламирующего стихи.