— Не клялся я никому.

— Так поклянешься. Сделай по совести, кхе. С нами поедешь, ему в лицо посмотришь и скажешь, что устал служить.

— Я сказал это шесть лет назад.

— А он тебе, кхе, не поверил. Может, теперь…

— А если нет? — прямо спросил Мейнард. — Если король не примет моего отказа, что, как я и думаю, произойдет? Мы шесть лет не видались, он на меня злость накопил, теперь еще я являюсь к нему в северных мехах и требую отпустить меня, чтобы жить в норвежских землях. Как полагаешь, что он мне на это скажет?

— Что ты спятил, — сказал Флавьен, веселясь.

— А когда поймет, что я всерьез не хочу ему служить больше… — Мейнард умолк. Какой толк разговаривать.

— Ты ведь сам понимаешь, тебе покоя не дадут.

— Знаю, Флавьен. Черт, а так все складывалось хорошо. Дай мне минуту подумать.

— Думай. Мы тебя нашли, спешить нам уже некуда.

— Зато для меня время ценно.

Мейнард отошел подальше, туда, где шелестела юной листвой священная роща; потом решился — и вошел под сень ясеней и орешника. В храм заходить не стал, прислонился к стволу большого старого дерева, росшего рядом со входом и означавшего Иггдрасиль, и замер.

Флавьен верно говорит: если король Людовик за все это время не позабыл одного из своих верных слуг, если желает вернуть Мейнарда в свою свиту, то неразумно отказаться ехать к нему. Сюзерен освободил его от вассальной присяги, когда Мейнард выразил желание уйти в монастырь, однако все ещё в его власти причинить упрямцу много неприятностей. Такие приглашения игнорировать невозможно. Хорошо.

Значит, нужно отправиться и сказать Людовику честно, отчего он не будет ему служить. Не потому, что тот плох или подл, просто жизнь течет, как соки в стволе дерева, и изменяется; вчера ты был один, завтра другой, и по-вчерашнему жить уже невозможно. А людям вокруг кажется, что ты прежний: ходишь так же, говоришь так же, носишь все тот же плащ, — и они не хотят видеть, что ты стал другим. Иногда не убедить их, не доказать. Людовика не убедили эти шесть лет. Как он вообще вытерпел! Но теперь, может, Мейнард сумеет отыскать слова?

Он хотел бы навсегда запереть дверь в свое прошлое, а еще лучше — сделать так, чтобы оно никогда не существовало. И это невозможно, ибо прошлое делает нас теми, кто мы есть. Оказался бы он сейчас тут, в священной роще, если бы не совершил всего того, что многие годы отягощает совесть и не дает спать по ночам? Стоял бы тут, если бы его вечное благословение и проклятие — его дар — не привел Мейнарда в эту точку?

И кстати, о роще. Через несколько дней Мейнард вместе с Альвдис собирался принести клятвы богам, этим богам. Неужели что-то изменилось? Он прислушался к себе: нет. Та спокойная сила, которой наделила его Альвдис, никуда не исчезла. Мейнард знал, что сможет поговорить с королем, потому что у него теперь есть эта сила. У него есть Альвдис. И будь он проклят, если причинит ей боль или обманет. Он всегда сдерживал свои обещания, сдержит и теперь.

Как забавна жизнь, подумал Мейнард, направляясь к выходу из рощи. Он даже не успел спросить богов, а они уже ответили.

Флавьен и Ашиль сидели на остатках стены и, коротая время, играли в кости.

— Я отправлюсь с вами, — сказал Мейнард, подойдя, и, увидев радость на их лицах, продолжил: — Однако это произойдет несколько дней спустя. Я все еще командую вами?

— Если ты этого пожелаешь, — произнес Флавьен. — Ты лучший командир, чем я.

— Ну, тогда выполни мои приказы или пожелания, как сам решишь. Корабль должен уйти немедленно, пока северяне не пригнали сюда свои «драконы» и наши люди не погибли почем зря.

— Это кто ещё погибнет, кхе!

— Вы все, и меня заодно не пощадят, этого они уже не потерпят. Даже я с ними со всеми не справлюсь. Второе. Десять человек отправятся с нами верхом, лошадей я дам. Остальные пусть уходят на корабле.

— Хорошо, — Флавьен встал и кивал, как в старые времена, когда Мейнард поутру отдавал ему распоряжения.

— Отправимся не сразу, через несколько дней. До того я намерен жениться.

— Вот бабские юбки! — сплюнул Ашиль. — Вечно они все портят! — но развивать тему не стал, поостерегся.

— Она, конечно, хороша, твоя девица, — осторожно произнес Флавьен, — да ведь только разве время сейчас?

— Самое время.

— Ну, если ты так упрям… Хорошо тогда, что отец Жакоб с нами прибыл.

— Отец Жакоб нам не понадобится. Я обручился с Альвдис по северному обычаю и в жены ее возьму так же.

Оба приятеля вытаращили глаза.

— Вот теперь я готов подтвердить перед Людовиком, что ты спятил, Мейнард, на Библии поклянусь, — пробормотал Флавьен. — Да что ты говоришь?! Ты намереваешься жениться на язычнице, не обращая ее в христианство, а затем отправиться к королю и это рассказать? Да там же епископы, клир! Они взвоют и распнут тебя на ближайшем кресте, а сюзерен позволит им это сделать, как только ты ему окончательно откажешься служить, глядя в лицо! Ты истинно самоубийца, Мейнард.

— Так ему и расскажем, — согласился он и решительно зашагал к большому дому. Друзья поспешили за ним.

— Эй, ты куда?

— Жениться, — бросил Мейнард через плечо.

Альвдис теперь увидела того Мейнарда, каким он был раньше и о чем не желал говорить. Так вот в чем состояла его история. Он служил очень знатному человеку и повидал многое, и потому так много знает, потому много где бывал. Но что-то ещё темное лежало за его словами, что-то, вслух не произнесенное. Может, потом скажет? Альвдис догадывалась, что это связано с его даром; Мейнард так и не сознался ее родне в том, какой силой обладает. Значит ли это, что он намерен и дальше ее скрывать? Сможет ли он?

Отсутствовал франк и его старые знакомые довольно долго, а когда возвратился, то Бейнир и его дружина уже вовсю пировали. В суматохе не сразу вспомнили, что по обычаю надо привечать дружку, принимать выкуп за невесту и прятать седла и оружие, и теперь не знали, что с этим делать. Быть свадьбе или нет? Разрешит ли вождь своей дочери сейчас отдать руку Мейнарду Чужеземцу, от которого одни проблемы?

При появлении франков разговоры смолкли. Мейнард прошествовал к высокому столу, поклонился всем за ним сидящим и сказал:

— Прости, что задержался, дорогой сосед. Я должен был решить так, как лучше. Прости также, что нарушил ваши законы и приехал с дружкой, когда не должен был так поступать.

— Это я прощу, — сказал отец, — что ещё скажешь?

Мейнард вздохнул.

— Ну, по всему выходит, ехать мне все-таки придется. Король требует моего присутствия так, что отказать ему невозможно. Однако ни в чем я не отрекаюсь от того, что тебе пообещал. Возвращусь и останусь твоим соседом на вечные времена — вдруг ты опасался, что я тебя покину, и не с кем будет петь застольные песни!