– Это правда? – Матильда обернулась к врачевателю, который скорбно кивнул.

– Я сделал все, что в моих силах, госпожа, но граф не сможет сесть на лошадь несколько дней, и ему ни в коем случае нельзя опираться на ногу.

Она поджала губы и снова повернулась к мужу.

Тревога сделала ее раздражительной. Матильда не хотела думать о Вильгельме Клитоне, умершем от незначительной раны, которая воспалилась и отравила его кровь.

– Тогда что теперь делать? Оставаться на этом пожарище вам нельзя, а Галеран де Мелан со своей армией совсем близко.

– У меня ранена нога, но с головой-то все в порядке! – фыркнул Жоффруа. – Я прекрасно знаю, где сейчас находится де Мелан. С каких это пор вы стали командовать войском?

– С тех пор, как вы попросили меня прислать подкрепление из Аржантана, – парировала она.

– Которое прибыло недостаточно быстро. Если бы вы поторопились, я бы взял Лизьё.

Глаза Матильды вспыхнули гневом.

– Мы пришли так скоро, как смогли. А раз мы нужны были вам раньше, то надо было раньше высылать гонца. Это ваша ошибка, а не моя, милорд.

Он с усилием поднялся и сел в кровати.

– Придержите язык, злобная ведьма. Вы понятия не имеете, через какой ад мы прошли, сколько крови и пота пролили, чтобы дойти досюда, пока вы спокойно сидели за высокими стенами Аржантана. А теперь, проведя один день в пути и даже ни разу не вынув оружия, вы имеете наглость обвинять меня в ошибках? – Его голос сорвался на последних словах, а в глазах заблестели слезы ярости.

Она нетерпеливо отмахнулась:

– Как бы то ни было, Лизьё вы не взяли, а здесь оставаться небезопасно. И кто-то должен подумать о том, что делать дальше. Я привела вам подкрепление, у нас есть провизия, но ее не хватит, чтобы накормить и ваших людей, и моих. Нужно разослать фуражиров, но как далеко им придется ехать?

Жоффруа уткнулся взглядом в постель.

– Я отказываюсь говорить с вами, – просипел он.

Подошел лекарь и приложил ладонь ко лбу Жоффруа.

– У него лихорадка, госпожа. Вам лучше оставить его, пусть отдохнет.

– Ладно, – уступила Матильда. – Но все равно решение нужно принять.

Той ночью Матильда почти не сомкнула глаз. В лагере жизнь не замирала ни на минуту: в свете факелов возвращались с заданий разведчики и уезжали снова, вокруг костров пели, пили, рассказывали истории и шумели все сильнее, вспыхивали ссоры, и командиры плетью и кулаками утихомиривали дерущихся. Стонали раненые на носилках, кое-кто умирал. Пламя, пожиравшее церковь, угасло, только мерцали угли, но запах гари по-прежнему не давал дышать. Матильда пару раз заходила проведать мужа, но костоправ напоил его сиропом белого мака, чтобы облегчить боль, и Жоффруа погрузился в одурманенное забытье. В войсках многие мучились кровавым поносом. Болезнь подкараулила в тот день и Гийома Талваса, и он, стеная, укрылся в своем шатре. Ближе к рассвету Матильда потеряла всякую надежду уснуть и с сухими от усталости глазами пошла к мессе. В сером предутреннем свете лагерь выглядел еще безрадостнее, чем ночью, и все больше людей заражались дизентерией.

И если Жоффруа не в состоянии командовать, поход закончится провалом.

Помолившись, Матильда опять отправилась к нему и застала его проснувшимся и злым как черт, к тому же у него очень болела нога.

– Придется сделать перерыв до весны, – буркнул он. – Я не могу вести войско. У Талваса кровавый понос, а Вильгельм Аквитанский пока не имеет авторитета. Если мы продолжим поход, то нас разгромят. У нас были победы, давайте закрепим их.

Матильда чуть не набросилась на него с кочергой.

– Так вы сдаетесь спустя всего две недели? Разве после такого ваши союзники захотят опять помогать вам? Мы так долго планировали этот поход, и вдруг вы поджали хвост и убегаете, как побитая дворняжка!

– Я не убегаю! – рявкнул Жоффруа. – Не смейте умалять мою храбрость. У нас нет другого выбора, как вы не видите? Ба, конечно же, ничего не видите, ведь вы всегда закрываете глаза на то, что вас не устраивает. Если мы продолжим наступать, нас ждет поражение, даже с подкреплением из Аржантана. Господи, вот ведь глупая баба, нас уничтожат на поле боя, и тогда уж точно не будет никакого похода весной, никакого герцогства, никакой Англии. Вы этого хотите? Тогда вперед, в бой!

Ей оставалось лишь молча смотреть на него. Разумеется, он прав, и все равно ее трясло от возмущения и разочарования. Если в лагере свирепствует кровавый понос, велика опасность, что ее подхватит и Жоффруа, и как ни мало в ее душе теплых чувств к супругу, он нужен ей и их сыновьям. Она развернулась и пошла к выходу, но у двери бросила через плечо последний вопрос:

– И какое послание я привезу нашим мальчикам в Аржантан от их прославленного отца?

Он сузил глаза:

– Вас никто не просит передавать от меня послания. Я сам приеду к ним, как только смогу, и все, что нужно, скажу сам. – Его голос слегка смягчился. – Сообщите Генриху, что я возьму его покататься верхом, когда приеду. Младшим – что я всегда молюсь о них, хотя они слишком малы, чтобы понять. Скажите… младенец… Он похож на меня?

Ее первым порывом было причинить ему боль, сказать, что нет, младший сын совсем на него не похож. Но это ложь, а Матильда превыше всего ценила правду.

– У него мои волосы и ваши глаза, и он быстро растет.

После этого она ушла. Ей нужно было спрятаться от всех и совладать с чувствами. Это куда труднее, чем зашнуровать одеяние замершими пальцами, но она справилась, затянула себя до отказа, и когда появилась опять на людях, то была исполнена царственного величия и воли. Никто бы не догадался, как близко у нее слезы. Она не может позволить себе женскую мягкость. В мужском мире ей нужны стойкость и отвага.

Нормандия, май 1137 года

Вилл Д’Обиньи дал женщине монетку в обмен на небольшую стопку выстиранных рубашек и брэ, которую она положила на его походный сундук. Пижоном он не был, но чистое белье любил, и после того, как на новом месте расставлен шатер и накормлены лошади, первым делом искал хорошую прачку.

– С ними прям с ног сбилась, – бормотала женщина, пряча серебряный пенни в кошель у пояса. – Эти фламандцы думают, будто рубашку постирать и высушить – это так же быстро, как поджарить хлеб на огне. – Шевельнув дородными плечами и наскоро опустившись в запоздалом реверансе, она потопала прочь из его шатра.

Вилл усмехнулся. Оставив оруженосца убирать свежие рубашки на место, он вслед за женщиной вышел в яркое летнее утро и посмотрел на жужжащий как улей лагерь. В марте король пересек пролив между Англией и Нормандией с целью закрепить свои права в провинции и договориться с королем Франции Людовиком. Изначально планировалось двинуться маршем на замки императрицы и выжать ее оттуда, однако это намерение не осуществилось, потому что в границы герцогства вторгся Жоффруа Анжуйский и опустошал селение за селением. Он разрушил Базош-о-Улм и стер с лица земли городскую церковь, где укрывались местные жители. Вильгельм Ипрский, капитан королевских наемников, пытался сойтись с Жоффруа в открытом бою, да только нормандские сеньоры Стефана не желали подчиняться незаконнорожденному фламандскому наемнику с темным прошлым. В лагере царило напряжение и не слишком скрываемое недовольство.