– Но… – Женька не знала, как ей реагировать на подобную откровенность. – Но, может, он сам решить должен?

Полковник не ответил.

– Идемте, Женечка. Нас, небось, уже заждались.

Стол, накрытый под той же яблоней, под белой скатертью с вышитой каймой. Кайма алая, вьется лентой-дорожкой, от тарелки к тарелке.

Во главе стола Галина Васильевна восседает в темно-зеленом костюме. Волосы подобрала, прикрыла платком. В ушах серьги с крупными красными камнями, под горлом – брошь тяжелая.

Вовка сидит рядом, смурной какой-то, несчастный. Сгорбился. И тянет подойти, погладить, но… рядом Ольга, прямая и подбородок вздернула высоко, глядит на всех, не давая себе труда раздражение скрыть. Хмурится.

Женьку завидела и вцепилась в Вовкину руку, а он только вздохнул.

– Здравствуй, Женечка, – радостно сказала Галина Васильевна, – а мы уж начали опасаться, что ты не придешь…

– Вообще опаздывать нехорошо, – Ольга не сумела промолчать и окинула Женьку цепким взглядом, видать, подмечая и то, что сарафан старый, заношенный, и волосы собраны в хвост наспех, оттого и прядки выбиваются. Кожа покраснела. А нос и вовсе шелушится.

– Извините, – сказала Женька Галине Васильевне. – Работы много было.

– Какая работа на кладбище? – Ольга говорила нарочито громко, наверняка надеясь, что Женька начнет отрицать, сцепится…

Ольге нравилось отношения выяснять. А у Женьки на это настроения не было.

– Всякая, – миролюбиво сказала она.

– Между прочим, Вовка, ты вчера помочь обещал, – Галина Васильевна указала на стул. – Садись, Женечка… проголодалась?

Зверски. Но не настолько, чтобы чувствовать себя спокойно под ненавидящим почти взглядом. Вовка молчит. Ольга тоже, водит вилкой по пустой тарелке. Владлен Михайлович пытается завести разговор, но Ольга от него отворачивается весьма демонстративно:

– Я такое не ем, – она отказывается и от вареной картошки, и от яичницы, жареной на сале, и самого сала, выплавленного до полупрозрачных ломтей. – Слишком жирное. Владимир, тебе тоже вредно.

– Отстань, – буркнул Вовка, засовывая кусок в рот.

– Что?

– То, – он проглотил, не жуя. – Оль, ты приехала отдыхать или скандалы устраивать? Если скандалить, то я тебя домой отвезу.

Ольга открыла было рот, но Вовка мстительно добавил:

– К маме.

– Женечка, – сказала Галина Васильевна, не обращая внимания на Ольгу, – мы вчера, помнится, не договорили…

– Про князей?

Жутко неудобно было оказаться в центре чужого семейного скандала. И вспомнилось, что драгоценный никогда не скандалил прилюдно, он копил обиды, раздражение, а потом выплескивал их на Женьку сухим ломким голосом. Уходил в гостиную и там ночевал, а поутру жаловался, что спину ломит. Диван чересчур мягкий, а драгоценному нужна жесткая опора, ортопедическая. Приходилось мириться. Каяться, обещать, что Женька больше не будет…

– Про князей, – согласилась Галина Васильевна. – Остановились, кажется, на Елизавете… престранная особа, Владик, помнишь, я тебе показывала ее портрет? Тогда еще уцелел… я музей открыть собиралась в старом поместье. Дом был в хорошем состоянии, ремонт требовался, но косметический. Мне и деньги выделили… давно, Женечка, когда подобные музеи не считали бессмысленной тратой ресурса.

Она вздохнула и поджала губы.

– Ремонт провели и… за несколько дней до открытия пожар случился.

– Да неужели? – Ольге явно требовался скандал, но затевать его она опасалась, не желая отправиться к маме.

– Увы. Поджог, но кто и зачем… не удалось выяснить. Следствие проводили, однако без результата… многие экспонаты погибли, в том числе и портрет Елизаветы. К слову, Женечка, вы чем-то похожи. Впрочем, наверное, так о многих женщинах сказать можно. У нее крупные черты лица, массивные даже, но не сказать, что некрасивые. Нос длинноват… такой, кажется, греческим принято называть. Подбородок вот узкий и губы тонкие. Но самое интересное – взгляд. Мои рабочие портрет недолюбливали. Жаловались, что княжна следит за ними… а это просто такой прием… куда бы человек ни встал, с портрета словно смотрели на него, создавалась иллюзия взгляда. Я объясняла, но увы…

Ольга подцепила вилкой крохотный огурчик и, положив на тарелку, принялась распиливать ножом.

– Тогда же сгорели и дневники отца Сергия, и платья княжны… их уцелело около дюжины… некоторые мы, естественно, в краевой музей передали. Помню, тогда я жалела, а теперь вот рада, не все достались огню. А наряды были роскошны… кубки… и панно… и кое-что из мебели, которую я реставрировала.

– А вы…

– Умею, Женечка, умею. И сейчас заказы беру, но стараюсь работать с интересными вещами и не здесь. Все-таки, в городе у меня специально оборудованная мастерская.

Ольга громко фыркнула. Ей точно не было дела до всякого старья, и тем более, она не собиралась делать вид, будто застольная беседа ее увлекла.

– Была у меня теория, – Галина Васильевна не собиралась обращать на Ольгу внимания, и в этом безразличии Женьке виделся залог будущей войны.

А Вовка устал от войн.

– …Что музей ограбили, а уже потом подожгли. На пожар многое списать можно… я потом пыталась восстановить картину, понять, что погибло, а что исчезло… и списки разослали антикварам, но… ничего. Сильнее всего клинок жаль. Вовка, помнишь, я тебе рассказывала?

Он кивнул не отрывая взгляд от тарелки.

– Женечка вот не слышала. У князя Алексея был кинжал, семейная реликвия, которая переходила вместе с титулом. По легенде, именно Рог Минотавра стоял у истоков рождения рода, именно им владел Тавр, тот самый, Женечка, из которого сделали чудовище… человека-быка, что сторожил лабиринт во славу царя Крита. На самом деле все было прозаичней. Сведений исторических не так уж и много, но имелся в окружении царя Миноса некий Тавр, носивший на плечах бычью шкуру. Отличался он огромным ростом и чудовищной силой. Нравом обладал скверным, но царю служил преданно. Раз в год царь Минос устраивал игры, на которых предлагал всякому желающему сразиться с Тавром. Многие выходили и проигрывали.

– Он их убивал? – поинтересовалась Ольга.

– Нет. Делал рабами, но нам интересен не сам Тавр, а его клинок, созданный Дедалом… помните, тот мастер, волшебник, который создал крылья, чтобы сбежать с острова?

– И лабиринт, – кивнула Женька.

– И лабиринт, – Галина Васильевна сцепила руки. – Дедал сотворил немало вещей. Кубок царя Миноса, в котором якобы никогда не заканчивалось вино, серьги для царицы, способные сохранить ее красоту… или вот клинок Тавра. Он пил кровь поверженных, силу их отдавал Тавру. И с каждой победой тот становился сильнее, только теперь ему приходилось убивать…

Она замолчала, и стало слышно, как гудят над ирисами пчелы. И ветер шелестит-трется о жесткую старую черепицу, будто намеревается содрать.