— А если и сейчас не будет? — Инна предположила мстительно.

— Плохо, — он расстроился и облизнулся. — Без картошки скучно…

Перед универсамом стояла очередь. Мужичонка пристроился Инне в затылок, переминался с ноги на ногу и хлопал по бокам ватного пальто.

В овощном отделе картошки не было: ни мелкой, ни крупной.

— На рынок придется, — встрял озабоченный голос, и, обернувшись, она увидела знакомую плоскую физиономию. — Придется, говорю, на рынок. На троллейбусе-то — чего? Прямо к самому, — он вертелся, ловко перебрасывая пустую сетку с руки на руку. — В троллейбусе-то хорошо, тепло-о!..

«Явлюсь без картошки — будет скандал. Проще съездить».

Он догнал ее на троллейбусной остановке. Кружа у фонарного столба, читал объявления:

— Трехкомнатную на две — с доплатой, две комнаты на двухкомнатную, — коротко докладывал и тер лоб.

«Курятник твой — на две конуры».

В троллейбусе Инна пробилась в задний угол. Снова мутило, подступало к горлу.

— Нам — на следующей, — мужичонка стоял рядом. Лохматая шапка почти касалась ее лица. Инна отодвинулась, сколько позволяло место.

От рыночных дверей начинался фруктовый ряд — тянулся горками оранжевой хурмы, жесткой, как из папье-маше. Борясь с тошнотой, она сглотнула липкую слюну.

В дальнем углу над картофельной кучкой стоял единственный хозяин. Перед ним, едва видный из-за прилавка, переминался мужичонка. Успел опередить ее и теперь складывал клубни в авоську — килограмма два.

Хозяин развел руками:

— Кончилась. Вот, последнюю взяли. Завтра приходите, подвезут.

Мужичонка облизывался, на этот раз, должно быть, от смущения, и вдруг предложил показать дорогу до ближайшего овощного.

Они вышли и пошли по Большому проспекту. Теперь он юлил впереди.

В овощном подвальчике было пусто, если не считать гниловатой моркови и соленых огурцов.

— Закрываемся, закрываемся! — грубый голос раздался из угла.

— Может, морковочки? — мужичонка заглядывал сбоку. — Морковочки — а? Не имеет права гнать, раз вошли.

Мимо, раскидывая опилки, прошла уборщица. Инна развернулась и пошла к дверям.

— Я еще один знаю, там, за мостиком, — он успел забежать вперед.

— А тот до которого? — она взглянула на запястье: стрелка подходила к восьми.

— Тот-то? До девяти работает, — он ответил торжественно, будто сам установил магазинное расписание и теперь пожинал плоды своей распорядительности.

Они перешли мост и, миновав булыжную площадь, свернули в узкую улочку. По правой стороне тянулся тихий, темный дом. Из окна первого этажа валили клубы пара.

— Ага, — он сказал, — казарма. Солдатики проживают.

Инна остановилась у широкой металлической трубы. Коснувшись земли, белые клубы возносились в морозном воздухе и растекались над крышей. Под раструбом стоял пахучий густой столб. Пахло щами и пареной кашей.

«Раз, два, три — горшочек, вари!» — Инна вспомнила сказку, которую любила с детства, и, повторив сказочные слова, зажмурилась, внюхиваясь в горячий пар. За стеной казармы стояла дебелая повариха — мешала гущу, орудуя половником.

«Раз, два, три!..» — Инна вдохнула изо всех сил и вступила в пахучий столб. Белые клубы заволакивали с ног до головы. Мужичонка вился рядом, втягивая в себя обрывки пара…

В пахучем облаке голова становилась легкой. Она потянулась к раструбу и встала на цыпочки. Жилки под коленями дрогнули — тело, пропитанное белым паром, оторвалось от земли: «Нет и не было, — она чувствовала немыслимую легкость. — Ни старухи, ни Чибиса, ни… этого… его отца…»

Отдыхая, мужичонка присел на корточки, притулившись к водосточной трубе. Между коленями он зажал сетку с картошкой. Плоская физиономия вытянулась и заострилась.

«Что я здесь делаю?.. — Инна оглядела его изумленно, будто видела в первый раз. — Картошка… Зачем мне их картошка?..»

Она двинулась вперед, выбросив его из головы. Обойдя казарму, свернула налево. Прошла под аркой, перекинутой через улицу. Легкость, играющая в теле, рождала иллюзию полета. Ей казалось, она летит, оторвавшись от земли.

Вылетев на простор площади, Инна остановилась, смиряя дыхание. Высокий заиндевелый Собор, горящий всеми ярусами, выступил из эфирной глубины. Ангельское воинство, одетое в солдатские шлемы, караулило подступы к куполу. Запрокинув голову, она вглядывалась в каменные фигурки — они казались мелкими, как саранча.

«Конечно, вспомню, еще как вспомню…» — Инна шла через дорогу, печатая шаги.

Тело, пропитанное горячим паром, наливалось необычайной силой, словно Башня, готовясь выполнить третье желанье, вдохнула в него толику своей собственной мощи.

За низкой оградой начинались ступени. В глубине, за колоннами, виднелись высокие двери. Инна стояла, раздумывая: «Заперто… Все заперто… Как же я?..»

Где-то далеко, за сотни километров от Ленинграда, взошла Кремлевская Звезда. Два лепестка, пронзавшие тучи, испустили пунктирное сияние. Тело, налившееся силой, поднялось на цыпочки и, взмахнув руками, как крыльями, рванулось вверх…

Под ногами лежала зеленоватая кровля. Впереди, на самом краю, высилась фигура, закутанная в каменный плащ. Положив руки на подлокотники, он вглядывался в даль. Темная птица, сидевшая с ним бок о бок, цеплялась за складки плаща. Ветер, ударявший в спину, бился в высеченных складках. Каменная фигура дрогнула и подалась назад.

Инна бежала, не чувствуя ужаса. Крыша, покрытая изморозью, грохотала по следам. Добежав до высокой беседки, она нырнула под арку и замерла, укрывшись за колонной.

Прямо перед ней, возложив ладони на стебель огромной чаши, сидели два каменных ангела. Луч, падающий с неразличимой высоты, ударял в венчик. Он был прямым и сильным, словно чаша, за которую отвечали ангелы, сама испускала свет.