Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он улыбнулся Нине.
– Дорогая, разве тебе плохо со мной? Мне с тобой очень и очень хорошо. Я даже не могу представить свою жизнь без тебя. Однако, связать официально свою жизнь с тобой я не имею права. Я не могу тебе объяснить всего этого, но это все серьезно и опасно не только для меня, но и для тебя.
– Ты меня пугаешь, Костин. Что происходит?
– Придет время, и ты все поймешь сама. А пока я тебе ничего рассказать не могу.
По лицу Нины пробежала едва заметная тень раздражения. Она плотно сжала губы и отвернулась в сторону.
– Я люблю тебя, Нина. Поверь мне, так пока надо.
– Ты чего боишься? Скажи, я права? Я видела, как ты напрягся, когда заметил мужчину у соседнего здания. Ты, боишься его?
Александр засмеялся и обнял Нину.
– Ты знаешь, я боюсь лишь за тебя и ни за кого более. Ты у меня самый дорогой человек и запомни это!
Она крепко обняла Костина и стала целовать его в губы.
– Я тоже тебя люблю, Костин. Очень, очень….
К ногам Александра упал халат. Правая рука быстро нащупала на ее спине застежку и быстро расстегнула бюстгальтер. Он стащил его с нее и припал губами к ее упругой груди. Он поднял ее на руки и осторожно понес в зал. Они повалились на кровать. Нина, вновь, пережила все то, чего она так давно ждала. Ощущения, возникавшие от прикосновений его обнаженного тела, были настолько остры, что ей казалось, что только он способен подарить ей такое блаженство. То, что она так остро ощущала с ним, движения его тела, его ласковые руки, страстные и горячие поцелуи уносили ее куда-то, в то место что многие называли нирваной. Только за это счастье ощущений, она была готова на все, лишь бы этот мужчина был всегда рядом с ней. Они, молча, лежали уставшие в постели, лаская друг друга. В какой-то момент она повернулась к нему лицом и внимательно посмотрела на него. Ей стало страшно, что это выстраданное ею счастье, может закончиться в любой момент. От этих мысли ей стало очень страшно. Она отвернулась от него в сторону и горько заплакала. Костин крепко обнял ее и нежно прижал ее по девичье хрупкое тело к своему телу.
– Я люблю тебя. Чтобы со мной не случилось, не верь никому.
Нина снова заплакала и прижалась к телу любимого ей человека.
***
Абакумов положил телефонную трубку.
«Неужели, это конец, – подумал он. – Что они предпримут дальше?»
Он положил документы в сейф, застегнул все пуговицы на кителе и направился к двери.
– Если меня будут спрашивать, я в Кремле, – произнес он и посмотрел на секретаря-референта, который вытянулся в струнку.
Виктор Сергеевич вышел из здания в сопровождении адъютанта и направился к машине. Около машины Абакумов остановился и, взглянув на сопровождающего его офицера, неожиданно для него произнес:
– Петр Иванович! Извини, я поеду один. Ты на сегодня свободен.
Генерал сел в машину.
– В Кремль!
Автомобиль тронулся. Виктор Сергеевич закрыл глаза и погрузился в размышления.
«Надо же, как меня подставил Рюмин, которому я доверял. Ему удалось мобилизовать всю свою необузданную фантазию, чтобы за столь короткий срок убедить Сталина в наличии в стране нескольких еврейских буржуазных группировок. Интересно, откуда он это все взял, что одна из групп, состоит в основном из деятелей науки и культуры пытается реставрировать капитализм в СССР, а другая группа из профессоров Лечебно-санитарного управления Кремля, готовится к злодейскому умерщвлению руководителей партии и правительства. Как можно поверить в подобный бред? Между прочим, третья, самая опасная, группа, включавшая в себя генералов и старших офицеров госбезопасности из евреев по крови и по духу, должна будет захватить власть, сместить товарища Сталина и установить мою диктатуру. Неужели в Кремле верят в этот чудовищный бред? Похоже, верят. А как же не верить, если ее преподносит сам Лаврентий! Мешаю я, боятся они меня, вот и пытаются убрать от власти…».
Машина остановилась по жесту сотрудника милиции, который пропускал колонну военной техники, направляющуюся в летние лагеря. Абакумов снова закрыл глаза.
«Как все начиналось? Вспомнил! В ноябре 1950 года был арестован некто Этингер, из которого, тот же Михаил Рюмин, быстро сделал еврейского националиста, проявляющего резкое враждебное отношение к советской власти. Допросы его вел лишь подполковник Рюмин. Его тогда уже можно было отстранить от следствия, но я почему-то не сделал это. За ошибки приходится платить».
Абакумов открыл глаза и посмотрел на часы. До аудиенции оставалось минут сорок.
– Притормози, – тихо произнес Виктор Сергеевич, обращаясь к водителю.
В этот момент он еще не знал, что его ожидает: отстранение от должности, а может и арест. Он готов был к любому развитию событий. Единственной занозой в его душе была супруга, которая совсем недавно родила ему ребенка. Он мысленно представил, на какие мучения он ее обрек. Генерал быстро взял себя в руки, в надежде, что все обойдется.
«Как мне докладывал Рюмин, Этингер без всякого нажима, признал, что при лечении товарища Щербакова имел намерения сократить ему жизнь. Зимой в Москве были арестованы участники «еврейской» антисоветской молодежной организации. При допросе некоторые из них признались Рюмину в том, что имели террористические замыслы в отношении руководителей партии и правительства».
Машина свернула и устремилась вдоль Москвы-реки. До Кремля было рукой подать. Чем меньше оставалось времени до аудиенции, тем собраннее становился Абакумов. Все, что было у него до этого момента, потеряло всякий смысл. Мог ли он просто попытаться скрыться? Наверное, мог, но Виктор Сергеевич не хотел стать трусом в глазах всего аппарата госбезопасности, поэтому он решил попытаться доказать Сталину весь абсурд доноса подполковника Рюмина. Но, похоже, это сделать ему не удастся. В этот день он был снят с занимаемой должности.
***
Все произошло очень быстро. Через восемь дней, Абакумова вызвали в Прокуратуру СССР. Утром он надел новую белую рубашку.
– Ты куда? – поинтересовалась у него супруга.
– В прокуратуру. Слушай, может тебе все-таки стоило уехать?
– Куда я поеду с младенцем на руках? Неужели они арестуют и меня?
– Все может быть. Система, словно, машина. У нее нет жалости и снисхождения.
Он снова подошел к зеркалу и, надев китель, снова окинул себя оценивающим взглядом. Он
