в графское достоинство, распространяющееся на его потомство. Так стал его сиятельством и юный полковник Пётр Александрович.

Сохранилось немало свидетельств того, что в детстве и отрочестве будущий полководец Пётр Александрович Румянцев был большим забиякой, ну а уж в юности – говорить страшно. Когда учился в Европе, от него дрожал весь Берлин, когда вернулся в Петербург – досталось и Петербургу.

Весёлые компании, кутежи, забавы, ну и конечно, ватаги представительниц прекрасного пола были там, где гулял молодой повеса.

Елизавета Петровна уважала Александра Ивановича, поручала ему серьёзные и ответственные задания. Вот и в тот год генерал-аншеф Румянцев находился далеко от столицы, нёс службу государеву, будучи полномочным представителем российского двора на конгрессе в Або. Он сумел склонить шведов к выгодному для России Абоскому мирному трактату (мирному договору), за что был пожалован графским титулом.

А сын его, получивший по этому случаю чин полковника, не унимался. И вот однажды лопнуло терпение Елизаветы Петровны. Села она за стол свой рабочий, пролистала все давние уже письма и жалобы из Берлина и совсем свежие – из Петербурга. Подумала, подумала, да и повелела призвать к себе на беседу молодого Петра, названного родителями в честь её отца-императора. А может, она вызывала к себе для милостивой беседы вместо наказания не просто сына генерала, а своего единокровного брата? Уж слишком удивительны проявления заботы и после отчисления из кадетского корпуса, и теперь, после безобразий, о которых донесли ей?

Елизавета Петровна благоразумно решила принять его поутру – ведь ввечеру он мог быть и не совсем готов к разговору серьёзному.

Утром в назначенный час Пётр Румянцев надел с помощью слуги своего приведённый им в идеальный порядок парадный мундир и отправился во дворец, гадая над причиной столь срочного вызова.

Проводили Румянцева в царские покои, ввели в кабинет. Он щёлкнул шпорами, рявкнул:

– Полковник Румянцев!

Императрица придирчиво осмотрела его и сказала мягко, милостиво:

– Ну, садись, Петро Александрович…

Повелела кофе принести, сладости всякие. Думал Пётр Румянцев, что разговор долгим будет, но не угадал. Расспросила о том, что пишет он и что отвечает молодой человек своему родителю.

И ведь ни слова о забавах, кутежах, ни слова о жалобах на него, поступающих со всех сторон. Государыню выслушал. Кофе отведал. Держался скромно, старался больше слушать, нежели говорить.

А Елизавета Петровна меж тем достала из секретера пакет, загодя подготовленный да сургучом опечатанный, протянула ему:

– Вот, свезёшь батюшке. Да так, чтоб одна нога здесь – другая там. Сегодня и выезжай, как от меня выйдешь. Да кланяйся от меня батюшке, уважаю я его, очень уважаю. Родитель мой державный уважал и любил, я люблю и уважаю.

Дорога и не столь уж дальняя, но за рубеж. Город Або (ныне Турку) в восемнадцатом веке был главным городом Або-Бьернеборгской губернии в Финляндии. Он расположен в устье реки Аурайоке, при впадении в Ботнический залив.

Ветром понёсся к отцу отъявленный петербургский дебошир. Всё же поручение государыни! Мчался с максимальной по тем временам скоростью, полагая, что везёт какие-то важные секретные документы или личные поручения государыни по поводу мирных переговоров со Швецией!

Влетел в отцовский кабинет с гордостью необыкновенной. Отец постоянно журил за весёлую разгульную столичную жизнь. Совсем недавно неприятно укололи Петра слова из недавнего письма, в котором резко было выговорено: «Мне пришло до того: или уши свои зашить и худых дел ваших не слышать, или отречься от вас…»

А вот тут и оправдание! Раз сама государыня направила – значит, верит, значит, не так уж и порицаемы его шалости.

Отец встретил приветливо, указал на стул, молча взял пакет, потянулся за ножом для бумаги, чтобы вскрыть его.

А возбуждённый ответственным поручением сын соловьём разливался, повествуя, как приняла его государыня, как «кофием поила», как расспрашивала о жизни и службе.

Слушая, отец вроде бы и ещё более потеплел, и поглядывал с улыбкой, пока пакет вскрывал. Но вот вскрыл, достал из него бумагу, государыней писанную, развернул, и лицо побагровело.

– Р-р-розги! – рявкнул Александр Иванович во всю силу своего генеральского голоса.

Пётр оторопело посмотрел на отца, заговорил торопливо:

– Батя, батя, ты что ж это, батя, никак сечь меня задумал? Как можно, батя? Я ж полковник!

– Снимай мундир… Да быстро на лавку! Ничего твоему мундиру не сделается. Я буду сечь не полковника, а сына…

И ведь высек, да как ещё высек молодого гвардейского полковника! Осталось только неизвестно, что конкретно о делах государственных написала генерал-аншефу Александру Ивановичу Румянцеву императрица Елизавета Петровна. Может, и ничего. Известно лишь, что пожаловалась она на проделки, да и совет дала – тут слово «повелела», наверное, неуместно – именно посоветовала настоятельно: высечь сына-полковника, да и женить поскорее, ведь во все времена считалось, что жениться – значит остепениться.

Исторический писатель, сын знаменитого русского историка Н. Н. Бантыш-Каменского Дмитрий Николаевич Бантыш-Каменский в «Словаре достопамятных людей Русской земли» на это событие отозвался следующим образом:

«Чем занимался в то время будущий герой России? Он удальством превосходил товарищей, пламенно любил прекрасный пол и был любим женщинами, не знал препятствий и часто, окружённый солдатами, в виду их торжествовал над непреклонными, обучал батальон, в костюме нашего прародителя, перед домом одного ревнивого мужа; заплатил другому двойной штраф за причинённое оскорбление и в тот же день воспользовался правом своим, сказав, что он не может жаловаться, ибо получил уже вперёд удовлетворение! Проказы Румянцева, доведённые до Высочайшего сведения, заставили Императрицу Елизавету Петровну, во уважение заслуг графа Александра Ивановича, отправить к нему виновного с тем, чтобы он, как отец, наказал его. К чести графа Петра Александровича должно сказать, что и в полковничьем чине перед отцом он был покорен, как ребёнок. События эти, не подверженные сомнению, открывают нам, как неосновательно судить о людях по начальным их действиям!»

В результате этих обоюдных и согласованных действий императрицы Елизаветы Петровны и отца юного проказника Пётр Румянцев в столицу вернулся лишь для того, чтобы с невестой познакомиться да под венец встать, а вслед за тем получил новое назначение, но уже вовсе не в гвардию. Направлен он был командовать Воронежским пехотным полком – подальше от петербургских своих компаний.

Наверное, уж не без воли императрицы назначение это сделано было. Благоволила Елизавета Петровна к Румянцевым. Потому-то забияка Пётр по службе продвигался с быстротой непостижимой.

Портрет императрицы Елизаветы Петровны. Художник И. Я. Вишняков

Казалось бы, какое всё это имеет отношение к престолу да к драмам и тайнам династическим. Но это далеко не так. Вспомним проклятие Марины