душой и решил начать бороться хотя бы при помощи треугольников.

– Как вы пришли к мысли убить Брауна?

– Никак. Потерял голову во время ссоры.

Гуго прищурился. Убийство Брауна, пусть и совершенное под влиянием эмоций, было подготовлено. Заранее обдумано и тщательно подготовлено, хотя эмоции и привели к ошибкам. Да и зачем Берту передавать записку в «Канаду»? Кому? Бетания была у него под боком, в десятом блоке, как и все прочие.

– Из-за Бетании? – спросил он.

Берт медленно поднял взгляд, помассировал руки. Он, похоже, не удивился – значит кто-то предупредил его, что отношения с француженкой раскрыты.

– У вас же был с ней роман, да?

– Я люблю Бет, это не преступление.

– Преступление, согласно законам о чистоте расы.

– Я не придерживаюсь подобных законов.

– Вы убили Брауна потому, что он насиловал Бетанию?

– Этот кабан взял ее силой! – рявкнул Хоффман, ударив себя кулаком по колену.

Санитар разнервничался, а вышедшие из себя люди совершают ошибки, выводящие их на чистую воду.

– Он совершил кое-что и похуже…

– Что именно?

– Бетания забеременела. Мой был ребенок или Брауна – кто сейчас скажет? Но о нас он не знал. Всполошился, понятное дело, и решил избавиться от Бетании. Отправил ее в тюрьму. Тогда мы с Адель убедили его, что это выглядит крайне подозрительно. Бетании сделали аборт и велели держать язык за зубами.

– Потеря крови вызвана абортом?

– Нет, – ледяным голосом ответил Хоффман, еле сдерживаясь. – Браун считал Бетанию низшим существом, но не мог противостоять своей похоти. Клауберг обо всем знал и молчал, не желая предавать своего единственного друга. Недели через две он предложил Брауну поставить на Бетании опыт по новому методу стерилизации, чтобы уберечь ее от повторной беременности.

– Какой опыт?

Невидимая рука вновь сжала желудок Гуго так, что перехватило дыхание. Под снегами Аушвица скрывался невыразимый ужас, а он зачем-то усердно их разгребает, поднимая на поверхность всю грязь.

– Радиоактивное облучение давало мало результатов, а если и давало, то спустя длительное время. – Берт, казалось, погас. – Тогда Клауберг решил поэкспериментировать с жидкостью на основе нитрата серебра и формалина, смешанной с радиоактивным контрастным веществом. Он вводит это в шейку матки «крольчих» и хвастается, что может стерилизовать их тысячами в день. Вам известно, что «Шеринг» собирается выкупить права на эту жидкость?[13]

– Побочные эффекты есть?

– Сильные боли и обильные кровотечения.

Гуго сжал кулаки так, что побелели костяшки. Ну конечно, век прогресса.

– Бетания выжила, – глухо продолжил Хоффман. – Но я ничего не мог сделать, чтобы защитить ее от операции и от унижения.

– То есть вы убили Брауна из мести?

– Вы поступили бы иначе?

– Чего бы я точно не стал делать, так это убивать из-за еврейки. Вы же ариец! Как вам только пришло в голову подобное?

В гневе люди неосторожны, и Гуго нужно было довести медбрата до белого каления, чтобы тот утратил самоконтроль. Хоффман чуть не взорвался, как криминолог и ожидал.

– Что означают буквы «АБО»? – продолжал наседать он.

Санитар облизал губы и промолчал. Однако он должен был знать, что доктор оставил записку, если действительно убил Брауна.

– Хорошо. Что скажете насчет подвески?

– Подвеска… – Хоффман взял себя в руки. – Моя. Подарок матери.

– Надпись на обороте и правда трогательная. «Ты вся моя жизнь». – Гуго повел рукой, словно выписывая несуществующие слова.

– Она очень меня любила, – сказал Хоффман, захлопывая дверцу мышеловки.

– На обороте нет никакой надписи!

Гуго подался вперед, в упор глядя на санитара. Тот раскрыл рот. Наверное, сейчас земля ушла у него из-под ног.

– Надо было получше подготовиться, – заметил Гуго. – Прежде чем браться за роль, нужно ее выучить. А теперь отвечайте, кого вы покрываете? Бетанию? Адель? Осмунда?

– Никого я не покрываю. Просто устал, и в голове все путается.

– Не убивали вы Брауна, – подвел итог Гуго и пригрозил: – Я все равно узнаю, кто убийца.

Он встал, надел шляпу. В голове что-то пульсировало, начиналась мигрень. Температура, похоже, опять поднялась. Гуго решил не обращать на это внимания.

– Просто запишите мое признание, и покончим на этом! – зло закричал Берт.

На мгновение Гуго одолели колебания. И правда, можно ведь на все наплевать. Принять «чистосердечное» признание этого осла, покинуть Аушвиц и вернуться в Берлин на белом коне. Небе останется доволен. Либехеншель тоже.

– Черта с два! Не затем я учился на следователя!

36

Йоиль сидел на каталке. Катетер сосал из него кровь. Гуго обрадовался, что мальчик еще жив.

– Привет!

Йоиль не ответил, он был какой-то сонный. Медсестра отвесила ему подзатыльник, едва не свалив с каталки, и только тогда он очнулся.

– Добрый день, герр Фишер.

– Как дела? – Гуго снял шляпу, осторожно положил на край каталки.

– Хорошо. – Йоиль внимательно посмотрел на него. – А вы выглядите ужасно.

– Угодил, понимаешь, в больницу. – Гуго потер лицо, мечтая о горячем кофе, кровати и инъекции морфия. – Ерунда, пройдет.

– Герр Фишер, я тут кое-что придумал, – зашептал Йоиль, едва медсестра отошла. – Если мы украдем зеленый треугольник, вы найдете моего папу и он сможет покинуть Биркенау.

– Йоиль… – Язык Гуго едва ворочался.

– А потом и для мамы можно сделать так же. Если она найдется, нам всем сразу станет лучше. Даже моему брату. Она всегда нас лечила, когда мы болели. Уверен, она и тиф вылечит в два счета.

– Йоиль, – повторил Гуго и прикрыл глаза от боли. – Лагерь очень большой, в списках имен твоих родителей нет, на поиски уйдет уйма времени. Мне кажется, тебе лучше перестать о них думать.

– Почему? – Мальчик вытаращил глаза. – Вы бы сами так поступили?

Гуго пожал плечами.

– У вас есть мама?

– Была.

– Она умерла?

– Когда мне было тринадцать. Упала, катаясь на лыжах.

– Вы по ней скучаете?

Гуго поймал себя на том, что улыбается. Сердце защемило, как всегда, когда он вспоминал, какая она была красивая. Высокая, стройная, с густыми каштановыми волосами, собранными на затылке, с огромными серыми глазами, точь-в-точь как у него. От нее пахло имбирным печеньем, а когда она играла на рояле, то казалась ангелом, и все сразу смолкали. Они ездили к Северному морю, и мама ходила по песку босиком, держа сандалии в руках, а Гуго радостно шлепал по ее следам.

– Очень, – коротко ответил он. – Даже сейчас, когда я большой и взрослый.

– Видите? Нельзя перестать думать о родных.

Наверное, они шушукались, словно заговорщики, потому что медсестра поглядывала на них косо, затем подошла, выдернула иглу из вены Йоиля и мотнула головой: мол, уматывай.

– Вы что-то хотели, герр Фишер? – спросил мальчик, опуская рукав рубашки.

– Да. Еще раз взглянуть на твои рисунки.