вдруг опомнилась Теренея.

Аластор глубоко вздохнул, пытаясь понять, как унять старшую сестру.

— Может, лучше оставить её одну? — предложила девочка.

Он тоже так считал, во всяком случае, так проще. Однако в тамбуре было холодно, если она заболеет или решит что-то учудить… Нет, он не мог её там оставить.

— Я что-нибудь придумаю, — пообещал Аластор, направляясь к двери. — Побудь пока здесь.

Он прошёл через пассажирский вагон к тамбуру. Как только дверь открылась, стук колёс и зимний холод немедленно загудели с утроенной силой. Девушка стояла там, смотрела в заиндевелое окно, всё в замысловатых узорных разводах. Лицо немного опухло от слёз, глаза смотрели решительно, но как будто ничего не видели. Настоящая баталия сейчас проходила в её голове и в сердце, Аластор чувствовал это.

Вестания обернулась к нему, гневно полоснула взглядом, ничего не сказала и продолжила пялиться в пустоту, прямо как Асфодель. Он понимал, она не хотела, чтобы он подходил, поэтому Аластор остался стоять в двух шагах от Вестании. Ему пришлось прислониться к стене, чтобы удержать равновесие в дребезжащем поезде. Желая прервать напряжённую тишину, он вынул из кармана портсигар и закурил «карелию». Несколько глубоких затяжек, и наёмник с наслаждением ощутил, как дым растворяет все посторонние мысли, облегчая обременительную ношу.

Вестания опять оторвала взгляд от морозных кружев на стекле. Её глаза — две пули, нацеленные прямо в голову.

Он достал ещё сигарету, отдал ей, чиркнул спичкой, но на этот раз огонёк сносило ветром.

— Подожди, давай лучше так. — Он зажал свою сигарету в зубах и протяжно затянулся, так что на кончике заалел маленький огонёк. Вестания прислонила к нему краешек своей «карелии», и, спустя мгновение, наполнила лёгкие дымом.

Жаль, сигарет надолго не хватит, — подумал он, прикидывая свои запасы. Вряд ли там впереди есть место, где их можно купить. Всё свидетельствовало лишь о том, что они едут в никуда.

— Спасибо, — обронила Вестания.

Так они стояли и курили некоторое время.

Вдруг Аластор вспомнил о чём-то. Порылся в кармане и наскрёб маленькую монетку в четверть таланта, их называли минами. Он покрутил её, посмотрел на изображение Крониона, которое теперь всегда чеканили на деньгах, затем прижал её к заледенелому стеклу и подержал пальцем несколько секунд, прежде чем холод намертво приморозил её.

— Что ты делаешь? — спросила Вестания без особого интереса.

— Когда я был ребёнком и жил в Шумах, мы часто ездили в «Хароне», то в Край, то в Сердцевину. Зимой мы лепили к стеклу дверей мины. Иногда их там скапливалось очень много, так, что они занимали всё окошко. Самое главное было дождаться весны, когда из-за оттепели монетки оттают и упадут. Мне так и не удалось увидеть это. Может, кто-то из бездомных или полицейских отковыривал их раньше.

— Весна же больше не наступит, значит, уже не увидишь, — произнесла она равнодушно.

— Скорее всего, — согласился Аластор. — Видишь, как быстро примёрзла мина? Хочешь совсем здесь околеть?

— Какая тебе разница, что со мной будет? — спросила она совсем ровно, без вызова.

— Я обещал охранять вас.

— От чего? От зимы? От конца света?

— От всего.

Она не ответила, продолжила курить.

— От зимы, от врагов, от тени и от тебя самой, если потребуется.

При упоминании о тени, Веста поёжилась, лицо стало обеспокоенным.

— От потерь ты нас не уберёг, — произнесла она.

— Никто не в силах спасти от потерь. — Оправдался Аластор. Она покивала, задумчиво, но без осуждения. — Но мне жаль. За всё, что было.

— Я до сих пор не понимаю, кто ты, — сказала она. — Ты притворяешься добрым? Ты ведь не такой… Ты убиваешь людей и потом ведёшь себя так, будто сделал что-то хорошее.

— Вестания, если бы я сам знал, кто я, я бы ответил тебе. Ты много убийц знаешь, чтобы сравнить?

— Пока Теренея не слышит… Скажи, почему ты просто не бросил нас после тюрьмы? Не убил в туннеле? Не говори только, что это какая-то клятва или обещание, я не поверю.

— Что ты на самом деле хочешь знать, — произнёс он, понизив голос, — это хороший я или плохой. Хочешь быть уверена, что выбрала правильную сторону. Ты полна сомнений в том, где белое, а где чёрное. Тебе не кажется, что ты уже достаточно взрослая, чтобы так просто судить о людях и вещах? Так не бывает в жизни.

— Аластор. — Вестания сменила тему. — Ты когда-нибудь любил кого-то?

Соврать он ей не мог. Она как будто уже знала правду. Умела читать его, сразу бы догадалась, что он врёт.

— Нет. — Ответил он. — Но я терял. И терял многих. Терял всё.

Она подняла глаза, опять поразила своим взглядом-выстрелом. Видела его прямо насквозь. Она умела стрелять своими глазами-пулями без промаха, без единой осечки, стрелять наповал.

— Мне нравился Фрикс. — Сказала Вестания. — Я просто думала… а вдруг я смогу полюбить его. Мы могли бы быть вместе. Я даже хотела бросить вас в этом поезде, хотела уехать с ним в Гиперборею. Я знаю, он тебе не нравился, но ты не знаешь, каково это — чувствовать себя чужой. Полукровкой. Может быть, там я бы смогла найти своё место… вместе с ним…

— С ним ты бы не стала счастливее. И не оказалась бы вдруг на своём месте, — сказал Аластор, выбрасывая бычок в щель между полом и дверью. — Для кого ты чужая? У тебя есть сестра, которая тебя любит больше всех на свете. Фрикса ты не знала, не догадывалась даже о том, что у него на уме.

— Тебя я тоже не знаю. — Странно, но в этом выпаде Аластор не встретил агрессии, лишь настойчивое выражение: «переубеди меня». Словно теперь она хотела его испытать.

— Ты знаешь обо мне ровно столько, чтобы понимать меня. Ты должна знать главное — я здесь для вас. Фрикс был для Алкида. Вот то самое, что нас различает. Да, увы, у меня есть много ужасных историй, но тебе не нужно слышать их все, чтобы верить мне сейчас.

— Твои истории, — Вестания затушила сигарету. — Твоё прошлое. Все убийства, что ты совершил, думаешь, я смогу тебе полностью верить после того, как услышу их? Расскажи мне одну. Как умерла мама?

Аластор вдруг опешил. Он испугался, что она могла знать ответ. Но, как и откуда? А вдруг она знает, вдруг опять разозлиться? По щекам Вестании и вправду потекли слёзы, но вместо ярости он наткнулся лишь на скорбь.

— Она была больна. Ты сама знаешь…

— Как это произошло? — Упрямые глаза. Не терпящие отступлений.

Аластор сдался. Собрал все силы, что у него были. Для того чтобы сказать