Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Буквы разбегаются, вновь сходятся в слова — как люди.
Всё требует описания, всё соединяется в книгу, не ограниченную переплётом.
18.07.2016
Только в путь (о том, зачем люди путешествуют)
Лето стало символом бегства с места жительства — пусть на время, но перемещения в дальние края.
Это дело недавнее — раньше лето было порой сельскохозяйственных работ, когда день год кормит.
Теперь — не то, это символ туристического сезона, хотя с того момента, когда изобрели горные лыжи, отпуска стали брать зимой.
Удивительное дело, но история и теория туризма до сих пор не описаны в какой-нибудь основополагающей книге, которая стала бы универсальной ценностью и чем-то вроде «Капитала» в экономике или «Книги о вкусной и здоровой пище» для историков советской кулинарии.
Прежде всего непонятно, как отделить туризм от прочих видов перемещения.
Паломничество и купеческие странствия иногда кажутся предвозвестниками туризма, но между ними кардинальное различие. В одном случае цель сформулирована предельно точно, да и цель путешествия точечна, а в нашем случае ею становится само времяпровождение в пути.
Цель путешествия — вот самое интересное. В России, где человек особенно ценит тепло печи, где особенно пусты пространства между ночлегом и в каждом ямщике подозреваешь Пугачёва, отправляющийся в странствие внушает уважение. Если ты выехал не с товаром для продажи, если движешься не с казённой подорожной, то на тебя смотрят сочувственно и одновременно, со страхом. На безумцев всегда смотрят со страхом, а если сумасшествие проистекает в лёгкой форме — то сочувственно.
Твой собеседник всегда ищет рационального объяснения — вот отправился человек в путешествие на байдарке, так вернётся в город с накачанными мускулами. Поедет человек в Африку или на берег турецкий, так вернётся загорелый и с ковром подмышкой. Если загар всё же вещь для здоровья сомнительная, то к ковру какие могут быть претензии? Ковёр — вещь объективная и основательная.
Советский туризм — явление особое и удивительно интересное.
Его история начинается в двадцатые, когда туризмов было, собственно, два.
В одном случае это отдушина в трудной работе, возможность отъедаться если не на «всесоюзной здравнице», то в бывшей барской усадьбе. Две недели не ходить на работу, греться на солнышке.
В другом случае — быть готовым к труду и обороне, совершить марш-бросок с рюкзаками по пересечённой местности, а то и залезть на горный перевал, где будущий враг свой автомат готовит к бою.
Это было поклонение богам Осоавиахим и Досааф.
Альпинизм при Крыленко был вовсе не тот, что при Рэме Хохлове — если кто из незнакомых с кошками и ледорубами помнит, о чём это.
Потом произошёл поворот: вокруг туризма выросли инфраструктуры — палаточный отдых с пикниками.
Палаточные путешествия были ещё связаны с тем, что тебя без штампа в паспорте не поселят в гостиничном номере вместе с твоей женщиной.
А вот лес принимает всех.
Да, собственно, во многих городах и так-то в гостиницу было поселиться сложно — не было мест в этих немногочисленных гостиницах.
Одна сторона эволюции — заграничный туризм, производящий двадцать миллионов фотографий на «Одноклассниках», которые называются «Я на фоне эйфелевой башни» и тридцать миллионов — «Я на фоне египетских пирамид».
Другая — путешествие по-настоящему сложное, включающее в себя сплав по горным рекам, восхождения и спелеологические приключения.
Новая техника особенно заметна — если раньше интеллигентный человек заказывал инструментарий за бутылку водки на оборонном заводе, то теперь всё это продаётся в соседнем магазине (да и водка как валюта подешевела). Пришли новые материалы, средства связи и спасения. Вместе с тем изменилась и география — во многих традиционных регионах горного туризма стреляют.
Есть очень важный (и как всегда, страшный) вопрос — «Зачем?».
В двадцать лет он не вызывал во мне страхов. Мне казалось, что перемещение в пространстве самоценно. Но жизнь стала подтачивать эту уверенность.
Нет, есть люди, для которых это часть службы — тут вопросов нет. А вот в прочих специальностях — это вопрос. Вопросы «Зачем?» и «Что остаётся от нашего путешествия?» — вопросы оттого страшные, что ответы на них могут оказаться неприятными.
Уже придуманы ответы-затычки типа «Встряхнуться», «Отдохнуть», и подобные им — но они не решают ничего, это — отговорки.
Я-то как раз верил многим людям, говорившим, что они получали беспримесное удовольствие в пути, отчего же не верить. Другие путешествуют для поправления здоровья, и раньше это было распространено: «Мой рецепт юному Джекки — год путешествия по морю, — сказал Холмс, поднимаясь со стула»[96].
Третьи путешествуют за казённый счёт, рассматривая туризм конференций и семинаров как приварок к зарплате.
Нет ли тут иллюзии? Не бьёшься ли ты с давно умершим миром, чтобы доказать ему — ты можешь двигаться? Он и сам умер, а ты ему хочешь что-то доказать?
Путешествие вообще хорошо сравнивать с сексом — и то и другое прекрасно, но ими часто занимаются не по велению сердца, а от скуки или для того, чтобы хорошо выглядеть в чьих-то глазах.
Вся человеческая жизнь пронизана разговорами о сексуальном, потому что секс — идеальный индикатор успеха. Если ты молод и здоров, если ты богат и хитер (тут бы надо убежать в рассуждениях от наукообразия слова «гендер») — то всё это доказывается, демонстрируется в сексуальной жизни. А не сходится один человек с другим в постельной схватке, не сочиняет животное о двух спинах — что-то тут не так: страшная болезнь, психологические проблемы или человек просто валяется под забором пьяный.
Кто захочет пьяного под забором? Кто хочет быть пьяным под забором?
Это как в старом анекдоте про еврейского сына, что экономил на телеграммах и кричал из поезда отцу, стоящему на платформе: «Папа, ты какаешь?». И был прав, потому что через утвердительный ответ узнавал не только о пищеварении, но и о благосостоянии.
То же самое с туризмом: много лет назад советский человек, что побывал за границей, демонстрировал это не только через воспоминания и даже не через купленные там вещи или отоваренные здесь чеки «Берёзки». Это значило, что он был выездным, что он был абсолютно социализирован, он был успешен и как бы половой гигант в социальном смысле. И чем дальше его пустили: в Улан-Батор, Будапешт, Белград или Париж, — всё что-то означало.
Сначала все ездили в Турцию, потом в Египет, затем на Кипр. Следом
