измерение, то есть, в реальную жизнь, и, с другой — монетизация вне самого текста. Мне как-то говорили, что в рамках одной заметки нельзя касаться двух тем, это гибельно для журналиста. Но я — не журналист, и что мне до трудностей восприятия.

Просто две эти темы сошлись тут так, что переплелись накрепко.

Прекрасный роман Милорада Павича «Хазарский словарь» был издан в двух версиях, отличавшихся одним абзацем, для того, чтобы юноша и девушка сличили бы их на самой красивой площади их города, и жизнь бы их пошла иным чередом, чем раньше, пусть и не связанным с чтением этой книги. Там это всё было очень поэтично рассказано, и я думаю, что сравнение версий помогло не одной паре читателей.

Задолго до югославского писателя авторы по-разному экспериментировали со своими текстами. Вставляли туда приветы благодетелям, указания на якобы зарытые клады и намёки на жаркую страсть незнакомки. Люди практического склада вставляли в романы названия продуктов — и этот product placement вполне работал. Не так мощно, как в кино, но свой приварок автор имел.

Интересно не то, допустима ли скрытая (и открытая) реклама в художественной прозе. (Ответ на этот вопрос давно получен: если реклама сделана хорошо, то тогда простится всё, если же текст с дополнительным заработком соединён криво, то погибнет всё). Интересно, как происходит контакт с автором между двумя крайними точками — чистым беспримесным чтением и встречей с писателем в какой-нибудь библиотеке.

Так вот, несколько лет назад вышел роман писателя Головачёва «Пропуск в будущее». Внезапно для меня сюжет этого романа отошёл на второй план, и вот почему. Выяснилось, что к фразе в этом романе: «А я там был и видел обломки разбившегося самолёта. Но дальше пояса Койпера мне проходить не удавалось» была сделана сноска: «Если вы хотите узнать, что такое „проходить дальше пояса Койпера“, отправьте SMS *** по номеру ****, или позвоните с мобильного по номеру ***** и наберите *****». Эта история случилась давно, и вряд ли нынче на том конце провода ответят, и даже вряд ли возьмут за это деньги (я не проверял), но всё равно «цифровые данные этого документа опущены», как помечал некоторые фрагменты своего текста в романе «Момент истины» писатель Богомолов.

Писателя Головачёва начали стыдить за излишнюю предприимчивость и упражняться в остроумии.

Так вообще часто бывает с корпоративными читателями, которым предлагают за что-то заплатить.

Это, я считаю, совершенно напрасно. Нет, конечно, было бы стильно, если сам писатель Головачёв рассказывал подробности по телефону, но тут я много хочу.

Во-первых, желающие узнать значение термина примутся звонить в пять утра, а, во-вторых, могут начать задавать вопросы, не относящиеся к делу.

Есть и, в-третьих: пояс Койпера — это пространство за орбитой Нептуна, где полно так называемых малых тел, и, среди прочих, лишённый высокого звания девятой планеты Солнечной системы карлик Плутон. Это знает большинство любителей литературы «про звёзды». Как туда попал какой-то «самолёт» мне неведомо, но в фантастике может многое случиться.

Однако, всё это — неглавные заметки. Особенность была в том, что платная услуга предлагалась в мире, где есть поисковые системы Яндекс и Гугл, и вместо того, чтобы набирать платный SMS или звонить куда-то, всякий желающий мог узнать всё совершенно бесплатно в «Википедии». Интересно узнать статистику прибыльности этого мероприятия, но, боюсь, она останется тайной — тем более, прошло уже много лет.

На чём может сыграть сейчас писатель, если он хочет выйти за границы гонорара? Ровно на том же, на чём играли раньше — были и обеды, на которых он присутствовал, как свадебный генерал. И читатель-поклонник за отдельные деньги занимал место за обеденным столом. Были распродажи вещей — вместо гусиного пера, которым записана поэма, теперь можно продать клавиатуру, по которой стучали пальцы кумира — нормальное дело.

В арсенале писателя нет ничего дороже дружбы с читателем, она дороже гонорара, явления непостоянного. Если бы её можно было бы продать, то большинство писателей стали бы лучше питаться и одеваться. Они и так пытаются это сделать, но ничего не выходит. Авторы и сами пытаются неловко дружить с издателями, литературными критиками и коллегами из жюри литературных премий. Это и не писателей касается, но у писателей есть особый тип дружбы с незримым читателем — который вряд ли позвонит, и который уже слепил себе писателя из бумажных страниц и электронных букв. В какой-то момент такой читатель готов дать денег не за книгу, а за живой голос человека. Да только платная дружба — всё равно, что фальшивые ёлочные игрушки: внешне такая же, но радости не приносит.

Ганди умер. Толстой умер. Звонить некому — даже если вы, как говорили когда-то в рекламе секса по телефону, «платите только за междугородний телефонный разговор».

Сплошное расстройство.

11.07.2016

​Как книга (чтение Иерусалима с Эшколотом)

Город Иерусалим — великий город.

Как-то я сидел на кухне своего старого друга, что жил там. Дело было давным-давно. Мы пили по ночам, потому что днём пить было невозможно. Пили араку, потому что он говорил — виски пьют только заезжие американцы. Это было давно, и он был беден.

Я сказал, что это единственный город из виденных мной, который стоит не на воде — вдали от моря или реки.

— Это лишний раз доказывает, что место назначено Богом, — ответил он.

В мировой литературе иногда город оказывается главным героем — но это случается редко. Люди чаще описывают себе подобных.

Они справедливо считают, что это проще.

Город оказывается лишь декорацией, в которой любят и умирают.

Пейзаж на самом деле — очень сложная конструкция в литературе, а город — высшая форма пейзажа. В какой-то момент выясняется, что город может действовать, как живой организм. Человек живёт внутри него, как Иона во чреве кита.

У Чайны Мельвиля есть такой роман The City & the City (2009), там действие происходит в двух городах — Бещель и Уль Кома. Довольно много детективов, или, как говорят остросюжетной прозы, было помещено в разделённые города: Берлин, Никосия, Сараево, Иерусалим.

Теперь политическая карта мира сильно поменялась, но остались линии напряжения внутри этих городов.

В «Жестяном барабане» Гюнтера Грасса есть особый польско-немецкий город — как говорили мои приятели, жившие там — «Гданциг». Гданьск и Данциг существуют в одном пространстве, но разделённые временем. Но Данциг периодически пролезает через новую оболочку Гданьска.

Точно так же, как в своё время в Калининграде падала,