Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Меня всегда забавляли горделиво вывешенные в Сети карты Ойкумены, где красным закрашивали посещённые страны (при визите в Нью-Йорк автоматически краснела и Аляска).
Был случай Канта, который вообще никуда не ездил, кроме как перемещался по Восточной Пруссии (хотя теперь там — то Польша, то Литва). Между прочим, этот домосед умудрился читать студентам географию как науку, и, по отзывам современников, довольно занимательно.
Но есть случай профессионального путешественника — какой-нибудь Амундсен.
И чистое утверждение «Я люблю путешествовать» оказывается именно отговоркой.
Перед читателем, который склонен к психоанализу, встаёт вопрос о том, что важнее: «я» или «безумие моей Совести». Последовательно отвечая на вопросы «Зачем?» мы можем многое выяснить — как, например, в кабинете окулиста, по очереди закрывая то один, то другой глаз.
А вдруг путешествие — это род нервной тревоги, вид бегства от какой-то другой деятельности?
А вдруг выяснится, что если кого-то обязать совершать свои путешествия в тайне, они потеряют для него свою прелесть?
Или вдруг окажется, что вам нравится запах внутри самолёта, и всё равно куда лететь?
Логичнее прочих был Портос: «Я дерусь, потому что дерусь», — но мы-то знаем, что и у него это была отговорка. Ему на самом деле было страшно, что кто-нибудь узнает, что у него перевязь была фальшивой.
Продвигаясь по пути анализа постепенно, со временем можно понять, что лежит в основе влечения. Хотя, можно, конечно, и отказаться от познания, если оно тревожно.
Может выясниться, что у частного путешественника ничего в итоге не остаётся. Не считать же восемь миллионов фотографий «Я на фоне эйфелевой башни» и шесть миллионов фотографий «Мы на фоне пирамид» рациональным итогом.
Я знал людей, что совершали путешествия в более экзотические страны — осколки коммунистической Кореи или Кубу. Или в Верхнюю Вольту без ракет.
Они покупали фальшивую уникальность.
Это был просто дополнительный слой упаковки всё над тем же вопросом «Зачем?».
И не надо говорить, что для познания мира — для того, чтобы познать город, нужно полжизни. Так на два города тебя и хватит.
И остаётся притворяться, что ты понял какую-то Особую Тайну, разглядывая Мачо Пикчу или напившись в любимом баре Хемингуэя.
Здесь магическая пропасть неизвестности и отчаяния.
Но иногда человек живёт не один и понимает, что помидоры — расплата за семейную гармонию, и путешествие на дачу — тоже путешествие, аквариум вагона, песни коробейников, смутные пейзажи за окном, где был завод, там стал котеджный город-сад, и долбить стены каждые выходные может только маньяк или дятел. Для этого вызываются специально обученные люди, а уж за три выходных квартиру можно высверлить так, что швейцарский сыр будет монолитнее — пока ты путешествуешь среди дачных грядок.
Лидия Гинзбург — не до конца осознанный советский Монтень — однажды написала текст «Нужно ли путешествовать?».
Она писала, впрочем, не совсем о путешествии, а курортном отдыхе.
Она писала о том, как ей удалось почувствовать море, о познании некоторых деталей мира и тут же замечала:
Для познания нужен опыт и размышление над опытом. Но вот нужно ли ездить и смотреть новые места?
Спрашивающим отвечаю: да, очень интересно. Несколько утомительно, но многое удалось посмотреть. Отвечать так и нужно, потому что следует, по возможности, говорить правду; но близлежащую правду. О дальнейшей же правде уже нужно писать.
Если решать вопрос по большому счету, то многое сразу становится подозрительным. Самое настоятельное из подозрений — не предаемся ли мы специально туристическому удовлетворению? Состоит оно, как известно, в том, что неувиденная вещь переходит в разряд увиденных. Туризм поэтому, по своему психологическому качеству, ближе всего к коллекционерству. Точнее, есть разновидность коллекционерства.
Коллекционерство оперирует вещами, выведенными из их естественного строя, вещами без назначения и содержания. Поэтому мало пригодными для опыта и размышлений. Коллекционерство в особенности угрожает плавающему и путешествующему, если сомнительны ценности, свойственные самой сущности путешествия, три его основные радости: радость познания, радость созерцания, чистая радость движения.
Интересно — традиционный ответ вернувшихся из поездки, — очевидно, относится к познавательным возможностям процесса перемены мест. Чем больше ездишь, тем меньше веришь в эти возможности; тем навязчивее представляешь себе заранее — очень похоже — то, что предстоит увидеть. Так что и видеть это как-то же не обязательно. Из нескольких поездок выносится сумма элементов, которые потом достаточно уже переставить. Так, скажем, заданы могут быть слагаемые, из которых состоят (для туриста) города Прибалтики, крымские побережья, горные местности, северные озера…
Увидеть, познать в самом деле новое, очевидно, можно только выйдя в мир других отношений. N. говорит: проще сидеть дома. Потому что люди и вещи все равно одни и те же.
Люди одни и те же потому, что местные различия поглощаются единообразием социальных определений. Вещи — разные только в кустарных магазинах (впрочем, и там вырабатывается подозрительное единство), а в остальных магазинах вещи охвачены гигантским тождеством ширпотреба.
Вот почему в этих странствиях практически познается совсем другое. Не пестрота жизненных форм, а точность общественных закономерностей, в непривычных условиях особенно наглядная.[97]
Сувенирные лавки и сейчас достаточно унифицированы. Скажут, что путешествие — чувственное познание другой культуры, другого мира. И это чувственное познание будет максимально полным, так как предполагает познание «изнутри», в непосредственном контакте с наблюдаемым объектом. Но непосредственный контакт с наблюдаемым объектом — штука хитрая, это я говорю как человек, некоторое время своей жизни вместе со своими однокурсниками посвятивший измерению разных физических величин.
К примеру, не факт, что рассматривание Моны Лизы в душном зале, когда в шею дышат одни, а ослепляют вспышками другие, лучше, чем сидеть у себя дома перед качественной репродукцией нового степени совершенства.
Некоторые путешествуют, чтобы «наращивать объём восприятия, возможности вмещать одновременно больше визуальной информации, вкусов и запахов». Но тут ведь возникают всё те же вопросы: отчего вкусы и запахи нужно осваивать на краю света? Я-то очень хорошо знаю, что вкусы и запахи есть повсюду, и в Дубне они не менее уникальны, чем в Таиланде. И я согласен с наращиванием объёма восприятия. Но отчего именно так, почему эти страны — то есть, управляем ли мы этим тренингом, или по принципу «будем наугад совать пальцы в темноту — всё узнаем об окружающем мире и розетках»?
Когда говорят: «Увидев мир, на жизнь
