— Заткнись, — крикнул Эгор, развернувшись лицом к зеркалу, —убирайся, пока я не передумал!

Эмобой закрыл лицо руками. Виктор быстрыми шагами надрожащих ногах покинул туалет, не глядя на плачущего демона. Как только онвышел, Эгор шарахнул кулаком по зеркалу, разнеся его вдребезги, потомкрутанулся в воздухе и дико заорал, так громко, что на секунду заглушил в залегруппу, певшую в это время песню про невесту. На свою беду, в этот момент втуалет зашли два ни о чем не подозревавших тусовщика. И нос к носу столкнулисьс висящим в воздухе, ревущим, как сто милицейских сирен, чудовищем с горящимненавистью глазом. Один парень упал в обморок, ударился головой о раковину,позже он умер в реанимации. А второй впал в кому и пришел в себя, с полнойамнезией, только через полгода. Эгор увидел два тщедушных тельца, без движениялежащих перед ним, сразу сник и дематериализовался. В туалет набежала кучалюдей. Эгор в ужасе смотрел, как вокруг головы одного из юношей расползаетсякрасная клякса, и не хотел верить, что в этом виноват он. Тут его подхватили сдвух сторон и молча потащили новые друзья Тру-Пак и Покойник. Ворвавшись с нимв гримерку, они через дверь стенного шкафа вывалились в Эмомир, и только тутПокойник, качая черепом, сказал:

— Некоторым тварям абсолютно нельзя бухать! Ну и наломал тыдров, Эгор.

А Трупак добавил:

— Королева-то нам кислород теперь перекроет, как пить дать,перекроет. Отмошились мы, брат Покойник!

Прошла как минимум неделя с того злополучного вечера, когдаЭгор сходил с гвардейцами на концерт. Честно говоря, Эмобой теперь не следил завременем. В Эмомире утро с вечером меняли друг друга слишком быстро, чтобыуследить за ними, а Реал практически перестал его интересовать. Думать овозвращении туда он перестал, про Кити вспоминать стало очень больно, а о том,что он убил невинных людей, Эгор старался забыть как можно скорее, впрочем,безрезультатно. Сначала он пытался анализировать случившееся, но результатыоказались настолько неприятными, что он быстро перестал мучить и без тогоистерзанный мозг. Проще всего было обвинить во всем злого гения его судьбы —Королеву Маргит, но это казалось ему верхом самоуничижения и малодушия. Нет, вовсем виноват он сам. Он оставил в живых Виктора и сам послал его к Кити, онспас Риту, которая, похоже, рассказала Кити их секрет, он устроил дурацкуюразборку в туалете, которая вылилась в смерть несчастных случайных свидетелей.В конце концов, это он никак не мог справиться со своими чувствами и эмоциями,постоянно перехлестывавшими через край, не мог попрощаться с прошлой, уже чужойжизнью.

«Хватит, — решил он. — Надо оставить Реал в покое. Этобольше не мой мир. И все, что я в нем делаю, сплошной вред и бред. Пусть живыезанимаются живыми, а я займусь своей новой жизнью».

Но одно дело решить, другое — осуществить свои планы. Одинон никогда не справился бы с разъедающими душу страданиями, сомнениями,самокопаниями и самообвинениями. Ему повезло. У него была Мания.

Вернувшись с Тру-Паком и Покойником в Эмомир, Эгор извинилсяперед новыми друзьями и пошел куда глаз глядел, лишь бы подальше от проклятогодворца. Он долго бродил по Эмотауну, не обращая внимания на разбегавшихся отнего, как от чумы, кукол. Рассвет менял закат, и наоборот, но розово-чернаяунылая гамма вокруг не менялась, как не менялись и пыльные улицы с обшарпаннымикукольными домами. Эгор страдал, болел душой и, как раненый зверь, хотел толькоодного: отлежаться где-нибудь в укромном тихом месте, наедине со своей болью.Он шел и шел, не разбирая дороги. Глаз туманили слезы обиды на все миры, а заспиной противно ныли сложенные крылья, которым он не позволял расправитьсяусилием воли. Наконец он больно стукнулся головой о стену, вытер глаз ипосмотрел вокруг. Он стоял в глухом тупике. Дом, который перекрывал улицу, былне грязно-розовым, как остальные, а иссиня-черным, как тоска Эмобоя, и смотрелна мир пустыми глазницами оконных проемов. «Отлично, — подумал Эгор, — это то,что надо». Черная, треснувшая вдоль дверь подъезда болталась на одной петле.Эгор поднялся по лестнице, оставляя в пыли глубокие следы, как космонавт наЛуне. Входы в квартиры зияли пустыми проемами. Эгор шагнул в ближайший, выбралкомнату поменьше и потемнее и лег на спину к противоположной от окна стене,положив под голову сумку.

«Мне никто не нужен, — думал он. — Буду здесь лежать, закрывглаз, пока не скроюсь под толстым слоем пыли. Если я не могу умереть, буду житьвоспоминаниями. У меня было классное детство. Буду жить им. Может быть, когда явсе повспоминаю, попрощаюсь с ним и смогу забыть, я начну жить новой жизнью.Может быть… А может быть, и нет. Главное, что я лежу здесь один и мне никто,никто не нужен. Меня никто, никто не найдет».

Мягкий, обволакивающий поцелуй в губы наполнил Эгораэлектричеством, пропустив ток желания через все тело. Не успев испугаться, оноткрыл глаз и провалился в бездонные черные колодцы на лице Мании.

— Но откуда ты? Как ты меня…

Кукла нежно, но решительно не дала Эгору договорить, закрывего рот еще более откровенным и продолжительным поцелуем. Рот Эмобоя, а затем ивсе тело наполнились теплым сладким спокойствием. Быстрые руки Маниинеуловимыми движениями побежали по усталому телу Эгора, раздевая его, и неуспел он опомниться, как понял, что занимается с куклой любовью на пыльномбетонном полу, а вокруг них распускаются тяжелым алым бархатом колючие розынаслаждения.

Так началась новая жизнь Эмобоя, наполненная любовью Мании.Для безглазой куклы дарить свою любовь было так же естественно, как для Эгораплакать. Она любила Эмобоя во всех известных смыслах этого слова и ничего непросила взамен. Тело ее оказалось неожиданно мягким, податливым и жарким, оноежесекундно менялось в руках Эгора и под его чреслами, стараясь доставить емукак можно больше удовольствия. Наконец-то Эгору открылось настоящее значениеслова «отдаваться». И отдавалась кукла ему так ненавязчиво и деликатно, чтоказалось, что она боится, что любовник ее вот-вот прогонит. Иногда у Эгоравозникало ощущение, что стоит ему махнуть на нее рукой, и Мания покорнопоплетется прочь. Но ему вовсе не хотелось расставаться с ней. Мания наполнилаего жизнь новым, простым и очень приятным смыслом и полностью отвлекла отдурных мыслей. Образ Кити еще витал где-то в далеких заоблачных высях памяти,но ее улыбка приносила все меньше боли. А потом Эгор научился вызывать в головеобраз Кити без всяких душевных мук, обнимая и целуя при этом отзывчивую куклу.Они занимались любовью часами, а может быть, сутками. Эгор оказался неутомимымлюбовником, да и Мания не знала усталости. Созданное для любви кукольное телоидеальных пропорций всегда было готово ответить на ласки Эгора и принять в себявсю его боль и отчаяние, которые постепенно таяли, замещаясь в душе юношипрохладной пустотой.