– Ага, – лениво согласился Кай.

– А может, и не было.

– Не исключаю.

Они переговаривались тихо, нисколько не мешая дремать. Их вполне удалось бы проигнорировать вообще. В палатке стоял приятный синий полумрак. Можно повернуться на другой бок и вновь скользнуть во тьму сна – теплую, мягкую и легкую на удивление. Кошмары, порожденные пережитым, долго не заставят себя ждать, но пока телу и разуму Влада было не до переживаний, они восстанавливались, и открывать глаза или шевелиться, тем более говорить, совсем не хотелось. Ну, разве только если бы на станцию напали какие-нибудь призраки или мутанты, во что он уже верил с трудом. В его восприятии туннели словно поменялись местами. Опасность шла с севера, из центра метро, а на юге… Там теперь располагалась чуть ли не земля обетованная.

И ведь Семен еще раньше заговаривал о походе на юг, да и глава упоминал о нем как об альтернативе возвращению на Добрынинскую. Еще и Женька подлил масла в огонь.

«Воистину, чужая душа – потемки. Вы чего с никчемным пацаном сотворили? Научите. Я тоже так хочу, – проговорил Семен, когда, уже после встречи и оказания помощи освобожденным, ввалился в палатку. Станция в те часы больше напоминала лазарет. Он не то чтобы долго разговаривал с Володиным, однако хватило и нескольких фраз. Едва выйдя на станцию, с трудом переставлявший ноги бывший наркоман выпрямился и стал отдавать очень правильные и четкие приказы по устройству людей. Глава, спешно прибывший к северному туннелю, только посмотрел на него дико и удивленно, затем кивнул своим мыслям, отрядил кого-то под начало Женьке и строго-настрого запретил мешать. – Посмотришь на него, послушаешь, да и уверуешь в переселение душ».

«Ну а почему бы и нет? – проговорил тогда Кай, с трудом ворочая языком и открывая один глаз. Они, стоило дойти до палатки, сразу завалились на лежаки. Симонов ощущал себя амебой. В теле поселилась такая слабость, что даже думать о движении не хотелось. – Вообще-то, есть поверье, будто души не переселяются, а возрождаются: в новом теле и с новой памятью – опыт накапливают. А аккурат после смерти припоминают все свои воплощения. Это… как с компьютерными играми, если помнишь».

Семен на это лишь фыркнул.

«Только без сохранения в определенной точке и с одной-единственной жизнью в запасе», – прибавил он.

«Вроде того, – подтвердил Кай. – Впрочем, если взять в расчет постоянные грабли и спиралеобразное развитие как жизни отдельно взятого человека, так и глобального исторического процесса, с этим можно и поспорить. Жизнь очень часто выкидывает подозрительно знакомые коленца, которые уже случались с кем-либо когда-либо, я уж про одни и те же преследующие нас неудачи не говорю: пока не сообразишь и не преодолеешь, не перейдешь, так сказать, на новый уровень, так и будешь прошибать лбом стену в шаге от распахнутой настежь двери».

«Сдается мне, ты уже заговариваешься», – заметил Семен.

«Устал, – согласился Кай. – Я в таком состоянии – та еще находка для шпиона: треплюсь да треплюсь. Правда, все больше на философские темы. Не уверен, будто они кому-либо надобны, да и тебе – навряд ли».

«Нет, отчего же? Определенно, в них что-то есть, – возразил Семен. – Только перемену, случившуюся внезапно с оболтусом и разгильдяем Женькой, твоя теория не объясняет».

«Ошибаешься, – вздохнул Кай. – Как раз наоборот. Душа ведь одна и та же, в каком бы теле ни родилась: со своими мотивациями, устремлениями, желаниями, интересами и всем накопленным за прежние воплощения опытом. Никогда не размышлял над тем, кем стал бы, если бы, например, родился в семье профессора математики? А если бандита? Или… барда, который пением и игрой на флейте зарабатывает на пропитание? Вся-то разница: память частично блокирована и разве лишь во снах пробивается. Однако оно и понятно: о каком обучении, устремлении, испытании себя на прочность может идти речь, если все уже было испытано не единожды, и даже не дважды, а сотни, если не тысячи раз? Люди – существа ленивые, пусть и любопытные. А вот если прошлые жизни забыл, начинать заново интересно».

«Однажды прилетело одному моему приятелю по макушке, – принялся рассказывать Семен. – Он, конечно, автомат держать не разучился, умом не поехал, идиотом, мычащим и слюни пускающим, тоже не стал, но всех, с кем общался ранее, забыл напрочь. Он понимал, конечно, что это, к примеру, девушка, которая ему нравилась, а это – друган закадычный (познакомились же заново), но общения не складывалось вот совсем. Чувства переменились».

«И как? – с усталой усмешкой в голосе поинтересовался Кай. – Перестал пить самогон или, наоборот, начал?»

«Да нет. Привычки у него остались один в один прежними, ничего не поменялось. Почти. Нравились блондинки, а теперь запал на брюнетку явно восточного типа, чуть против себя всю ее семью не восстановил. Очень уж папаша-кавказец пренебрежительно был настроен. Да и вел себя когда-то приятель мой отвратительно – находилось, чего припомнить, короче. Однако ж своего добился – всего парой разговоров, а отнюдь не бряцанием оружием, – сказал Семен. – Или вот имелся в нашем отряде еще один мужик, с которым приятель был на ножах. Вроде бы, зла друг другу не делали, но антипатия, как говорится, с первого взгляда и на всю жизнь. На вылазках они, конечно, скрепя сердце взаимодействовали, но если в мирное время у костра, не дай бог, спросить мнение одного и второго по любому вопросу – чуть ли не искрило».

«Подружились, что ли?» – усмехнулся Кай.

«Да вообще, – подтвердил Семен. – Не разлей вода стали».

«Бывает, – проронил сталкер. – Вдруг вспыхивающая симпатия или антипатия, неожиданные узнавания (когда с человеком точно ни разу не общался, но словно знаешь его всю жизнь), масса иных подобных вещей – те самые пробои в блокировке опыта, как я их понимаю. Возможно, они встречались прежде. И вряд ли кто-либо когда-нибудь объяснит, почему вначале вспыхнула жгучая ненависть с первого взгляда, а потом – такая же дружба».

«Но Женька ведь помнит себя прежнего, – сказал Семен. – И знаешь, похоже, сильно стесняется этого своего прошлого. Вы уже с главой и патрулем к казначею направились, не видели: парень послал за кипятком Данилу Питерского, а тот, мало что старше на десяток лет, еще и не терпит тех, кто с поганками имел дело, вот и высказал много чего. Володин с полминуты простоял, как громом пораженный, вмиг побледневший до серости, а потом очень вежливо попросил другого мужика сделать то же самое и на Данилу больше никакого внимания не обращал, будто его и не существовало. И знаешь, выглядело так, словно именно Женька его наказал. Он достаточно быстро в себя пришел, метался от одного человека к другому, перевязки накладывал, приказы отдавал, успокаивал кого-то, а Данила просто ходил за ним – дурак дураком и пустое место».

«По-хорошему, – задумчиво проговорил Кай, – этого Володина теперь занять бы чем-нибудь, требующим умственного труда и большого приложения душевных сил. В идеале – направить в помощники к станционному врачу или приставить к административной работе. Иначе он либо уйдет со станции, либо сопьется, либо измыслит авантюру, в которой с вероятностью девяносто девять процентов сломает шею».