Позже никто из непосредственных участников событий в южном туннеле так и не смог объяснить, кого они видели и почему открыли огонь. Кай лишь рукой махнул, буркнув что-то вроде: «Кратковременное коллективное помешательство. Вот кто бы сомневался?» – и, теперь уже откровенно навалившись на Влада, чтобы и не подумал отстать, приказал вести себя в палатку. Отсыпаться он собирался часов двенадцать, и никак не меньше.

– Вла…а…ад, – плечо сжали и слегка потрясли.

– А? Чего?.. Твари наступают?! – не понял тот спросонья, садясь и только потом осознавая, где, собственно, находится.

– Ну-ка, тихо, – потребовал Кай. – Никакого пожара не произошло, выступления в поход не предусмотрено, нападения на наши стройные ряды тоже не предвидится.

– Тогда зачем ты разбудил меня? – недовольно пробурчал парень, силясь справиться с одолевающей его зевотой. – Разве двенадцать часов истекли?

– Понятия не имею, – рассмеялся Кай. – Однако пересыпать столь же пагубно для организма, сколь и недосыпать.

– Не досыпать и пересыпать чего? – ляпнул Влад, поначалу не сообразив, о чем тот говорит.

– Вот! Реальное тому подтверждение! – пуще прежнего развеселился сталкер. – Мозги работать отказываются наотрез. Пора их занять чем-нибудь. Например, попить чаю.

– Это моя голова, и я в нее ем, – вспомнил парень древнюю шутку, имевшую хождение на Фрунзенской.

– Вроде того.

– Наше почтение сусликам, – поприветствовал Семен, влезающий в палатку. – Не, ну я уж думал, вы в спячку впали окончательно и бесповоротно.

– Ох, кто бы дал… – простонал Симонов, вызвав всеобщий хохот.

У входа в северный туннель снова собралась толпа. Многие захотели проводить сталкера (а заодно и Влада) со станции. Больше всего среди них было спасенных из ям. Кай слегка хмурился, предпочитая молчать, либо, если от ответа никак не выходило отвертеться, говорил коротко и односложно. На благодарности и заверения в том, что на Нагатинской его всегда будут рады видеть и обязательно приютят, накормят, в своей палатке спать уложат и прочее-прочее-прочее, он лишь кивал. Не любил Кай подобных показных мероприятий и не верил в слова, предпочитая ни на кого заранее не рассчитывать. А возможно – но Симонов никогда бы в это не поверил, если бы Семен не рассказал, – чувствовал себя крайне неловко и не знал, как вести себя. Тем более, с главой он все вопросы решил и получил вознаграждение за спасение людей и уничтожение твари. Влад тоже ощущал неуверенность. Он покидал станцию, ставшую ему домом. Здесь у него появились настоящие друзья, недруги, просто знакомые, он многому научился. Наверное, если бы кто-нибудь подошел к нему и предложил остаться, он дал бы слабину. Но одновременно с этим парень испытывал азарт. Теперь его тянуло к неизведанным станциям, звали голоса туннелей – кровеносной системы метрополитена. Он готовился войти в них: без страха и с будоражащим предвкушением в груди. К тому же, рядом находился Кай, а ему Влад после всего пережитого доверял даже сильнее, чем самому себе.

«Кай – не такой, как Винт, с ним можно решиться подняться на поверхность», – думал он, сам шалея от подобной идеи. Еще совсем недавно он боялся и помыслить о том, чтобы повторить свой «подвиг» и в одиночку ходить по туннелям, и все попытки Винта сделать из него сталкера отвергал. И вот прошло лишь несколько дней, а словно минуло полсотни веков. Симонов стал совершенно другим – более решительным и злым, не отступившим бы перед убийством, и вместе с тем, не таким равнодушным, как раньше.

– Уходишь?..

Влад вздрогнул, услышав нежный девичий голос.

– Да, пора.

Дина стояла рядом и тоже казалась совершенно иной, не такой, как раньше. С нее будто шелухой осыпалось все лишнее, надуманное, неважное. Недавно пережитое горе изменило ее, очистило. Дух захватывало от того истинного, что теперь представало перед глазами. В нее, такую, впору было влюбиться.

– Какая же ты красавица! – не выдержав, сказал парень.

– Спасибо, – она улыбнулась и, потянувшись к нему, как тогда, в палатке, легко поцеловала в щеку. Кажется, благодарила она вовсе не за комплимент, однако Владу стало вдруг не до размышлений. Сначала жарко запылали кончики ушей, затем зарделись уши целиком, щеки и шея.

– Ты – мой герой, – рассмеялась Дина и отступила, махнув на прощание рукой.

Она ушла легко и быстро, оставив после себя легкое сожаление о том, что могло бы сложиться между ними, но теперь никогда уже не сложится. Да и ладно. Долгие проводы – лишние слезы, как любила повторять мама Глеба.

Вот, кстати, и он – друг стоял неподалеку плечом к плечу с Михой и широко улыбался. Наверняка обоих донельзя веселил и сконфуженный вид Влада, и недавний поцелуй.

– Вы оба знаете… – начал парень, но не успел закончить фразы. Его схватили в такие крепкие объятия, что застонали ребра.

– Ах… ты… Все же уходишь от нас. А как же три мушкетера? Один за всех? – протянул Миха и неожиданно хлюпнул носом.

– А мы встретимся, – пообещал Глеб. – Как по закону жанра положено: двадцать лет спустя.

– Лучше десять. Через двадцать Влад превратится в старый трухлявый пень и никому на фиг нужен не будет, – буркнул Миха. – А я и подавно…

– Договорились! – рассмеялся Симонов, хотя в горле вставал ком. – Через десять. Обещаю постараться отыскать вас обоих.

– А мы – тебя, – горячо заверил Миха.

– Потому что я из вас всех самый рассудительный, вы ведь без меня пропадете, – заметил Глеб, вызвав фырканье, дружеские тычки и новые объятия, пока не раздался тихий голос Кая, полный глумливых интонаций:

– Так значит, мужчина в сорок для вас – трухлявый пень, юноши? Хорошо, я учту, – позади него Семен демонстративно сложил руки на груди, всем видом обещая устроить салагам-дозорным какое-нибудь испытание на равных со старой гвардией.

– Упс… – проговорил Миха. – Кажись, нарвались.

Семен фыркнул и махнул рукой:

– Салаги сопливые.

Хорошо, что они вмешались, решив свернуть прощание. Без них оно могло изрядно затянуться и обернуться неизвестно чем: Миха уже чуть ли не всхлипывал, да и Влад едва держался. Все же можно сколько угодно размышлять о прелестных глазках девчонок, их стройных ножках и прочих не менее привлекательных частях тел, спорить, ругаться, подтрунивать друг над другом, но настоящая дружба, если уж она возникла, важнее всего на свете.

– До встречи, – сказал Симонов, хотя почти не верил в нее. Лишь в глубине души тлела надежда.

«А вдруг? Мало ли, как распорядится судьба?» – подбадривал он себя, бредя к входу в туннель.

Кай время от времени бросал на него непонятные взгляды, щурился и молчал. Лишь когда нагатинцы остались позади, крепко сжал плечо и, улыбнувшись, пообещал:

– Прорвемся.