Об этой истории в городе предпочитали не вспоминать. Госпожа Лидия пользовалась подлинной любовью и уважением как аристократов, так и народных масс, и смерть ее стала утратой для многих.

Как известно, в Ледуме официально отсутствовал институт брака и семьи, и любовники никогда не были скованы порой непосильными понятиями верности или долга. Из этого правила было только одно исключение: как священник возлагает жизнь на алтарь своей веры, отрекаясь от всего земного, так и человек, носящий черную ленту, утрачивает право распоряжаться собой. У него появляются строгие обязательства перед лордом, и нарушение этих обязательств каралось самой высокой мерой наказания.

Однако… премьер! Это что-то новое. Себастьян хмыкнул, предугадывая широкий резонанс в обществе, который вызовет такое громкое событие. На ближайшие месяц-два, и это как минимум, жители города обеспечены обширной темой для разговоров и пересудов, которая по популярности, несомненно, обойдет и кончину младшего сына правителя, и продолжающие ухудшаться отношения с Аманитой — темы не в пример более мрачные и действительно значимые.

Ловкий ход, и возразить нечего. Занять чем-то пытливые умы подданных, чтобы те немедленно принялись смаковать новости, рассуждать о мотивах и последствиях столь исключительного назначения. Отвлечь, увести в сторону от тревожных слухов о возможной войне, которые расхолаживают общество и совсем ни к чему разумному правителю. Лорд Ледума всегда чутко следил за настроениями в городе, не допуская до сознания народа ни малейших сомнений или черных мыслей, действуя с циничностью, свойственной блестящим политикам. И это назначение также было виртуозное, насквозь политическое решение.

Несмотря на очевидность подобных выводов, о взаимоотношениях между лордом и премьером наверняка поползут сплетни и домыслы. Как раз сейчас в Ледуме была распространена новоиспеченная модная теория, призывающая любить себе подобных. И куда только катится этот город? Кажется, нравы тут вконец развращены. Ювелир вздохнул. Церковь всегда запрещала подобные союзы, и для Серафима тут вопросов не было.

Конечно, ни о каких чувствах между этими двумя, если им вообще знакомы чувства, и речи не могло идти. Должно быть, решили подразнить бесстыдным намеком напускных святош из Аманиты. А заодно подчеркнуть современность взглядов и без того склонного к эпатажу правителя.

Как бы то ни было, статус премьера многое менял в жизни человека. В Ледуме, где уже почти обожествили своего бессмертного лорда, он считался крайне почетным, однако Себастьяну со стороны всё виделось немного иначе. Знаменитая черная лента, изготовленная из какой-то особой ткани, мягкой и гладкой, как шелк, и при этом не знающей износа, рождала у ювелира четкую ассоциацию с ошейником.

Лента обязана была носиться постоянно, дабы положение премьера ни для кого не осталось секретом, и окружающие могли обходиться с ним должным образом, демонстрируя глубочайшее уважение и почитание. Высокий статус предполагал также неприкосновенность — как юридическую, так и физическую.

Потому-то развлекающие Кристофера танцовщики так и вьются у его ног и даже целуют туфли с легкомысленно смотрящими в одну сторону серебряными пряжками, но никто из них не осмелится и мимоходом коснуться руки или хотя бы кончиков волос премьера, убранных драгоценными заколками. В глазах их читался плохо скрываемый страх перед таким опасным и неудобным клиентом.

Иными словами, премьер представлялся сильфу личной вещью правителя. Любимой, ценной, но всё-таки вещью, до которой не имел права дотронуться никто, кроме хозяина. Было в этом что-то от пережитков рабовладения.

С другой стороны, все жители Ледума и без того официально принадлежали лорду-протектору, хотя и считались номинально свободными. Это тактично называлось юристами и общественными демагогами «добровольной платой за защиту» и означало, что в любой момент времени лорд может сделать с любым жителем города всё, что заблагорассудится, независимо от факта, преступил тот в чем-то закон или нет. Правосудие было отдельно, а воля правителя — отдельно, и она превалировала над силой закона.

Но равенства не было и в этом: не все люди в Ледуме были одинаковы. Полноправные и неполноправные граждане принадлежали лорду-защитнику безраздельно, даже находясь длительно в других городах. Лица без гражданства, бродяги вроде Себастьяна, не имели вообще никаких прав и принадлежали ровно до тех пор, пока находились на территории Ледума. Лица, имеющие гражданства других городов, но проживающие в Ледуме, могли рассчитывать на покровительство своих лордов. На практике же за своих жителей вступались только дипломаты Аманиты, да и то, если случай был действительно важный и позволял рискнуть и без того непрочными связями со второй столицей.

Такая же система действовала во всех городах Бреонии. Конечно, принадлежность правителю можно было назвать условной, но тем не менее, она была закреплена в юридическом праве еще с давних времен. В последнее время лорды-защитники крайне редко пользовались правом абсолютной власти, охотно поддерживая идеи общественного развития, просвещения и социального гуманизма, пусть больше на словах, чем в реальных действиях.

Единственным исключением из строгого правила были адепты святой службы. Эти религиозные фанатики добровольно отказывались от всех видов прав и свобод светского общества, хотя каждый из них, будучи рожденным на территории города, мог претендовать на получение неполноправного гражданства. Но Инквизиция предпочитала стоять особняком, живя по своим собственным законам.

Когда-то, пару поколений назад, общими усилиями власти многих городов попытались было урезонить носящих серебряные фибулы и взять их под контроль. Замысел-то был богатый, но исполнение подкачало: реализация его привела к масштабным стычкам с отрядами инквизиторов из Пустошей, вовремя подоспевшими на выручку собратьям.

Инквизиторы, постоянно живущие в Пустошах, — не чета городским. Жизнь за стенами гораздо более тяжела и сурова, и истреблять приходится не беспомощных Искаженных, а хитрых и опасных нелюдей. В общем, после долгих кровопролитных боев, изрядно недосчитавшись солдат и средств, правители вынуждены были отступиться. Приструнить Инквизицию так и не удалось, — как спрут, организация опутала своими щупальцами всю Бреонию. Постепенно люди привыкли к этим самопровозглашенным хранителям чистоты человеческой расы, да и лорды, убедившись, что деятельность святой службы не несет в себе опасности для их режимов, также оставили инквизиторов в покое. Противостояние закончилось, сменившись холодным, настороженным нейтралитетом.

И всё же черная лента отличала её носителя от прочих жителей. Она была словно угрожающая, зловещая метка, знак принадлежности высшему существу. В представлении свободолюбивого сильфа это казалось немного унизительным, хотя еще более жалкими в его глазах выглядели люди, шарахающиеся от премьера, как черт от ладана, боясь вызвать его недовольство.

Кристофер отдыхал не без охраны. Не сразу ювелир увидел, что в зале присутствуют посторонние: крепкие вооруженные люди, откровенно наблюдающие за гостями. Повадки и движения их выдавали охотников, — уж этого брата Себастьян за свой век навидался. Присмотревшись внимательнее, ювелир приметил еще один контингент лиц, также пришедших сюда не развлекаться. Эти были практически незаметны: размытые силуэты почти сливались со стенами и тенями от колонн, лиц было не разглядеть. Они пристально следили за происходящим, ничего не упуская из виду. Оружия при них не было видно, но ювелир мог поклясться, что оно имеется — от наблюдателей тянуло опасностью так ощутимо, как тянет холодом из щелей в окнах. Кто бы это мог быть? Агенты особой службы? Но почему так много?