взятой стране, будущий наследник Ленина, кем бы они ни был, должен был возглавить и мировое коммунистическое движение, хотя бы в глазах советского народа. Грамши ответил осторожно, пообещав, что этот вопрос будет внесен в повестку дня и обязательно будет поднят итальянской делегацией. В вечернем выступлении делегата Скоччимарро из редакции «Нового порядка» действительно была высказана критика в адрес левой оппозиции и проведена параллель с экстремизмом Амадео Бордиги, с которым в настоящее время шла безжалостная борьба в рядах ИКП. Впрочем, итальянские делегаты старались, по возможности, не вдаваться во внутрипартийные дрязги российских большевиков, отделываясь по большей части комментариями общего характера. В январе двадцать шестого, когда в Москву прибыл Бордига, итальянскую делегацию возглавлял уже Тольятти, новый генеральный секретарь ИКП. Единственной темой, затронутой непримиримым инженером в его кратком выступлении на Исполкоме, стала экономика, точнее дальнейшее экономическое развитие России. Он поставил тогда вопрос ребром: одному ли ему кажется, что движение к социализму в народном хозяйстве СССР бесповоротно сворачивается в пользу перманентного государственного капитализма? Не дождавшись хоть сколько-нибудь осмысленного ответа, он покинул совещание, громко хлопнув дверью. Вечером Тольятти доложил Сталину об итогах собрания, и тогда Сталин пообещал ему прийти на следующий день в зал, зарезервированный за итальянцами, чтобы лично дать ответы на все вопросы. Известно, что Бордига в это время находился в гостях у Троцкого, где они обсуждали сложившееся положение вплоть до самого рассвета. Совещание итальянской делегации со Сталиным состоялось двадцать шестого февраля. При этом сама делегация как бы разделилась напополам. Группа Тольятти безуспешно пыталась удерживать дискуссию вокруг темы экономических решений XIV съезда ВКП(б). Бордига же, при поддержке другой половины делегации, неожиданно обрушился с яростной критикой на самого Сталина. Причем начал-то он действительно с экономики, как и остальные, а именно с уступок середнякам из крестьянства, но до личных обвинений в адрес лидерских качеств Сталина путь оказался недолог. Продолжение НЭПа в селах и курс на подчинение промышленности финансово-кредитному регулированию между городом и деревней он весьма прямолинейно назвал началом мелкобуржуазного вырождения и бюрократизации большевистской партии. Это же мнение, по его сведениям, разделял рабочий класс Ленинграда, который выражал недовольство таким оппортунистическим поворотом. Надо сказать, что признанным лидером ленинградской оппозиции оставался Зиновьев, и Сталин, разумеется, об этом знал, как никто другой. Поэтому он попросил Бордигу не выступать от лица ленинградских рабочих, когда он лишь повторяет мнение отдельных лидеров, которые еще в октябре 1917-го не верили в возможность социалистической революции. Бордига в ответ спросил: разве сам Сталин не помнит, как выступал против Ленина в вопросе революции семнадцатого? После этого Сталин надолго замолчал. Погрузившись в нелегкие размышления, в полной тишине притихшего зала, он старательно жевал усы перед тем, как заговорить. После затянувшейся паузы он сообщил собравшимся, что в революции он сомневался не в октябре, а в марте того года. После апрельского выступления Ленина в особняке Кшесинской на Каменном острове и на следующий день в Таврическом дворце, перед Петроградским советом он окончательно примкнул к Ленину и был с ним до конца. Почему же тогда он припоминает Зиновьеву ошибки семнадцатого только сейчас, поинтересовался Бордига. Ведь сам он начал борьбу против Троцкого именно тогда, когда тот обвинял Зиновьева ровно в тех же самых ошибках, проводя аналогии между нерешительностью Зиновьева в октябре семнадцатого в России и в октябре двадцать третьего в Германии. Тут он припомнил и самому Сталину его собственные колебания трехлетней давности. Коминтерн решился тогда, наконец, на пролетарское восстание в Германии, с которого и должно было начаться основное действо мировой коммунистической революции, и проводил соответствующую подготовительную работу на местах. Сталин колебался и выступал против. Он говорил, что в Германии не наступил еще революционный кризис, способный поднять миллионы немцев. Коммунистическое меньшинство он считал слабым, неготовым и неспособным взять в свои руки всю полноту власти без поддержки и участия социал-демократов. Он опасался, что в одиночку немецкие коммунисты провалятся и тогда их место могут занять немецкие фашисты. Кстати, как ни странно, если Троцкий и Радек были тогда уверены, что для революции в Германии будет достаточно формирования фабрично-заводских комитетов, то Сталин, согласившись в итоге на восстание, выступал за формирование пролетарских советов по территориальному признаку. В этом вопросе на его месте мог бы быть и сам Бордига. Но об этом речи не шло. Восстание было сорвано верхушкой самой КПГ в Саксонии и подавлено рейхсвером в Гамбурге. Больше Сталин в своем споре с Бордигой не умолкал и не задумывался растерянно, но отвечал твердо, громко и самоуверенно. Во-первых, сказал он, с Троцким он борется только потому, что в отличие от него верит в строительство социализма в одной отдельно взятой стране, в Советском Союзе. Во-вторых, если Троцкий изначально обвинял Зиновьева и его самого, Сталина, перед лицом всей партии за ошибки семнадцатого года и за провал в Германии, а теперь продолжает уже вместе с Зиновьевым обвинять его одного, так это не из любви к исторической истине, а потому лишь, что он «хочет сменить коней на полном скаку». Иными словами, внутрипартийную борьбу за власть и за место преемника Ленина ведут беспринципно и цинично обе стороны, дорогой товарищ Бордига, казалось, говорил ему Сталин одними глазами, и не тебе встревать в нее, поспешив занять одну из них. В этом месте, наконец, удалось вмешаться Тольятти, который погасил вспыхнувшее пламя, вернув оппонентов в более ровное русло экономической тематики. Он же под конец собрания спросил от лица всей итальянской делегации, каким товарищ Коба на самом деле видит дальнейшее развитие мировой ситуации. Сталин тогда решительно заявил, что для ВКП(б) развитие советской экономики однозначно является залогом мировой социалистической революции и ценно только этим, а не само по себе. Он признал, что не исключает возможности нападения сил реакции на молодую и неокрепшую советскую республику. Но если этого не произойдет, пообещал он итальянцам, тогда рано или поздно «мы сами перейдем в наступление» на развитые страны Запада. «Наш долг, – сказал он, – распространять революцию во всем мире всеми доступными средствами, и мы его выполним».

Могли Бордига в наступившем водовороте мировой истории сохранять какие-то иллюзии в отношении личности Сталина, его исторической роли, после той памятной перепалки? Агент Аллиотта считал, что да.

Потенциальная смерть капитала

– А как можно найти Ламарка? Хотел бы я перекинуться с ним парой слов. Слышал от американцев, что с шестьдесят девятого он живет в коммуне хиппи.

– Нет, это неправда, как и слухи о том, что он поселился в даосском монастыре.