Как это ни странно может прозвучать, но именно все эти умозаключения дают Ламарку повод для самого искреннего оптимизма.

– Порожденная капитализмом минерализация планеты вкупе с перенаселением наносит фатальные травмы биосфере, в то же время оставляя человеческие массы беззащитными перед цунами, торнадо, пандемиями. Маркс считал «промышленную революцию», которая на деле была инновацией, чем-то вроде «необходимого зла», но темпы, набранные с тех пор уничтожением живой природы, уже превысили скорость мел-палеогенового вымирания, в ходе которого исчезли динозавры. Феномен разумной жизни по идее должен заключать в себе более или менее сильный инстинкт самосохранения. Именно в кризисных ситуациях вдруг просыпаются забытые отношения солидарности между людьми и народами, заботы друг о друге, преодолевается вражда – это и есть первые признаки будущей инверсии видового поведения. Природа рано или поздно вынудит нас прислушаться к себе. Если же мы не успеем, нас могут ждать огненные штормы или годы ледяного мрака. Наукой уже доказано, что человечество вплотную приближалось к катастрофе полного вымирания сто двадцать тысяч лет назад, и еще раз через пятьдесят тысяч лет после этого. Наш общевидовой психоз укоренен в смутной угрозе вымирания, точно так же, как основой для психоза индивидуального служат перенесенные репрессии, подавление естественности обществом. Антагонизм с окружающим миром порожден генетическим сознанием именно этой угрозы. Но как раз он, в свою очередь, теперь привел нас к той же черте в третий раз. Выживание требует преодоления вражды и нового слияния с природой, союза с космосом. Мы должны покинуть этот мир уже сейчас, у нас нет другого выбора, – утверждает он. – В данный момент мы пересекаем пространство-время, полное угроз, катастроф, западней, иллюзий, миражей, но, по мере осознания нависшей над нами потенциальной смерти капитала, а вместе с ней и конца тысячелетних блужданий человечества, ничто не сможет помешать становлению подлинного человеческого «бытия-вместе», Gemeinwesen, мировой общины. Тогда будут преодолены все противоречия между нашим видом и природой, окружающим нас космосом, ведь все они были так или иначе навязаны бесчеловечными процессами воспроизводства и самовозрастания капитала.

Жан-Жак – сыроед, и все это время они питаются фруктами, орехами и грибами, произрастающими в избытке на территории имения. Им не нужно даже прерываться на обеды или ужины: когда захочется есть, можно просто залезть на дерево или зайти в виноградник.

– В наше время необходимо задаваться вопросом не о том, как можно бороться против капитала – он и так обречен, это вполне очевидно – а о том, как и где может зарождаться уже сейчас иная динамика жизни. Биологическое измерение в период антропоморфоза и потенциальной смерти капитала приобретает ключевое значение. Освобождение человечества, как мне кажется, настолько сильно изменит нашу жизнь по сравнению со всей остальной историей Homo Sapiens sapiens, что не будет преувеличением говорить о возникновении совершенно нового вида – Homo Gemeinwesen, которое совпадет по времени с этим освобождением. В условиях реального подчинения труда бессмысленно и бесполезно атаковать сообщество капитала, от него нужно просто уходить, не оборачиваясь, он обрушится сам собой, за нашей спиной.

– Поэтому ты говоришь, что у тебя нет врагов?

– Совершенно верно! У меня нет врагов вовсе не потому, что в мире не осталось больше эксплуататоров, они по-прежнему есть, и их много. Разница сегодня только в том, что они лишены прежней власти и почти ничем уже сознательно не управляют. Они сами стали жертвами, точно такими же марионетками инфернального механизма, как и эксплуатируемые массы. И они обречены.

– Но когда ты говоришь, что мы должны уйти из это мира, ты говоришь в фигуральном смысле?

– Нет, в прямом, – усмехается Жан-Жак.

– Стало быть, ты предполагаешь, что люди когда-то начнут исход из городов, со своими семьями и детьми, чтобы жить на природе, наподобие общин выживальщиков?

– Просто уйти из этого мира недостаточно – каждому необходимо обрести свой путь, жить и действовать так, словно капитализма уже нет. Если мы сможем прислушиваться к природе, откроемся вечности, космосу, это позволит нам различить признаки подспудного становления нового, свободного бытия уже сейчас, в наше время. Главным признаком станет, конечно, отмирание потребности в подавлении – родительском, социальном, любом ином. Ибо весь наш мир построен на подавлении, в первую очередь на подавлении природы, самого феномена жизни. Динамика возрождения человечества по скорости и охвату должна походить на солнечное излучение. Новая естественность будет во всем схожей со спонтанностью ребенка, не знающего оков родительского подавления. Шок будущего, сотрясающий знакомый нам мир, может способствовать возрождению, но только если будет с самого начала содержать в себе положительные ростки. Ведь мы должны не вернуться в какое-то прежнее, первобытное состояние со всеми его дремучими предрассудками и верованиями, а просто избавиться от структурного балласта, порожденного нашей цивилизацией, от излишков того же мертвого труда. Посмотрим. Никто не знает точно, как это будет происходить, – пожимает плечами Ламарк. – Мы подходим к точке пересечения: сама жизнь через человеческий вид столкнулась лицом к лицу с феноменом, ставящим ее под вопрос, препятствующим ее развитию. На мировом уровне мы живем словно в эпоху Страшного Суда, когда все, что было в прошлом, восстает вновь, чтобы предстать перед настоящим, перед временем действия, которое следует предпринять, скачка, который следует совершить, большой конфронтации с человеческими возможностями, с нашим потенциальным становлением. Мы подошли к краю крупного исторического периода, начавшегося с появления греческих городов и зарождения материальных ценностей: мы подошли к концу капитала. Мы должны уйти из этого мира, отформованного капиталом по своему образу и подобию. Коммунизм я, действительно, представляю себе как совместное проживание мужчин, женщин и их детей в небольших поселениях. Нынешнее перенаселение планеты является одним из самых чудовищных последствий реального господства капитала.

– Когда впервые потенциальная смерть капитала стала для тебя очевидной?

– В восьмидесятом. Амадео до самой своей смерти верил, что мировая коммунистическая революция начнется в середине или конце семидесятых в Германии. Вслед за ним, в той или иной мере, готовились к ней и мы, его ученики и последователи. Этого не случилось, но как раз в то время начали намечаться глубокие тектонические смещения в самой природе капитала, коренные эволюционные изменения в его органической структуре. Маркс предупреждал, что, когда число непроизводительных работников превысит количество производителей, это неминуемо приведет к катастрофе. В США количество работников, занятых в сфере услуг, впервые превысило количество производителей еще в пятьдесят шестом году, и это спровоцировало рецессию. С тех пор циклы роста этого сегмента регулярно перемежались с рецессиями, пока они не вылились в стагфляцию в восьмидесятых, сильно озадачив кейнсианских экономистов. И пока Рейган и Тэтчер пытались вслед за