исполинского растения.

И хотя опасность пришла откуда не ждали. Рассчитанное на защиту от огня и света, старое бомбоубежище всё-таки послужило потомкам своих создателей, сохранив тепло их жизней.

В комнате было сухо и пыльно. У стен стоит пара деревянных шкафов. Такой же деревянный стол занимал треть помещения: мощная столешница на соответствующей толщины ножках. Поверхность столешницы исписана временем, словно лицо старого, но ещё крепкого, человека. Кроме стола и шкафов имелись несколько стульев. Под потолком, маленьким солнцем, светила яркая лампочка. В углу, на тумбочке с заедающей дверцей, стояла большая бутыль с водой и помпа, чтобы можно было накачать воды в стакан.

Младший лейтенант, под запись, пересказывал историю встречи с компанией странных бродящих робо. Лежащая на столе коробочка диктофона послушно записывала слова. Кроме Максима, в комнате, находились ещё два человека. Один в рубашке с закатными рукавами, другой в расстёгнутом кителе с эмблемой МЧС. Оба они уже в летах, гораздо старше младшего лейтенанта.

Пока длился рассказ Максима, два руководителя колонии внимательно слушали его, не перебивая.

— Поднял вертолёт, вернулся обратно и вот я здесь, — устало закончил Максим.

Тот, который в рубашке, поинтересовался: — Насколько правдивой может быть рассказанная робо история? Как считаешь сам, они действительно действуют самостоятельно или всё же есть вероятность какой-то хитрой мистификации?

— Павел Аркадьевич, — поднял голову младший лейтенант. — Мы много разговаривали, и они показались мне…живыми. Да, вот правильное слово — живыми. Не как все остальные робо, которые отвечают только если их спросишь или совершают действие только если это прикажет человек или к тому вынудят внешние обстоятельства. Эти — нет. Они вели себя почти как люди. За исключением того, что они на самом деле робо, а не люди.

— Эффект этой самой «личностной матрицы»? — поинтересовался второй руководитель колонии. — Что-то такое вертится в голове. Кажется мне доводилось слышать о чём-то подобном, но без подробностей.

Он бросил вопросительный взгляд на своего товарища.

— Я всегда был одинаково далёк от темы виртуальных игр и от последних достижений роботехники, — открестился Павел Аркадьевич.

— Другими словами: чёрт их знает!

Задумчивое перестукивание пальцами по деревянной столешнице.

— Михаил Геннадьевич, — обратился Максим и тут же поймал недовольный взгляд.

— Сколько раз уже говорил называть меня по-простому, — проворчал тот с деланным недовольством. — Уже пятый год с моей внучкой живёшь, а всё «Михаил Геннадьевич», «Михаил Геннадьевич». Задолбал уже своей субординацией.

— Дядя Миша, — поправился Максим. — Эти робо могут быть полезны. В конце концов они же отпустили меня.

— Только ловушку у дверей сделали, — кивнул Павел Аркадьевич. — Если бы ты вышел раньше, чем перегорела верёвка, то мы бы с тобой сейчас не разговаривали. Не должны нормальные робо так себя вести! Когда я начинаю думать, что поблизости от колонии разгуливают сошедшие с ума и считающие себя людьми робо, то мне становится страшно. Кто знает, что ещё придёт в их электронные головы?

— Ты ведь сделал петлю на обратном пути? — спросил Михаил Геннадьевич.

— Разумеется, — кивнул Максим. — Я ведь не совсем дурной, чтобы кому попало указывать прямое направление на колонию.

— Что не забыл сделать петлю — молодец. А вот, что, оказавшись в вертолёте не попытался догнать странных робо и поговорить уже с позиции наведённых на них ракет — дурак.

Младший лейтенант дёрнулся. Михаил Геннадьевич успокаивающе положил руку ему на плечо.

— Как ни крути: дурак и есть. Вот скажи: почему хотя бы не попытался проследить за ними?

Максим молчал.

— А я скажу, — повысил голос один из руководителей колонии выживших. — Потому, что ты обещал робо не преследовать их и не стал преследовать. Так? А то, что выживание колонии в сто раз важнее обещания данного слова, к тому же, слова данного робо, а не человеку — ты не подумал?

— Кажется нам, прямо сейчас, никто не угрожает? — хмуро поинтересовался младший лейтенант.

— «Прямо сейчас» очень скоро пройдёт. Учись думать наперёд, — посоветовал Павел Аркадьевич.

— Вот помрём мы, старики и что дальше? — риторически спросил Михаил Геннадьевич.

— А ничего дальше не будет. Вымрем как динозавры и всё, — огрызнулся Максим. — Детей всё равно никто не заводит. Без детей разве жизнь? Так — доживание.

— Мы уже трижды поднимали этот вопрос на общих собраниях, — вздохнул Павел Аркадьевич. — По несколько раз всё обсудили. Даже если оставить за скобками то, что детям придётся всю жизнь провести в стеклянной банке постоянно боясь контакта с неочищенными воздухом, водой и почвой. Даже если этот факт оставить за скобками, то где гарантия, что мы сможем вырастить жизнеспособное поколение? Их жизнь станет зависеть от работоспособности различных приборов — сумеем ли мы научить их чинить приходящую в негодность технику? Искать или производить запасные части взамен окончательно вышедших из строя. На что мы обрекаем своих детей — просто на очень трудную жизнь или на растянутую по времени агонию.

Максим поник, но, видимо, Павел Аркадьевич планировал окончательно добить его потому, что поднял руку и принялся загибать пальцы. — Это был раз. Далее: как рожать? В колонии нет ни профессиональных врачей-гинекологов, ни советующего оборудования для родов. Это два. И, наконец, три — посмотри на Людочку.

Да, Людочка… Единственный ребёнок на всю колонию, рождённый значительно позже всеобщего конца света возрастом в семь лет. Её родители пошли против общего решения и поставили остальных жителей колонии перед фактом, когда что-либо предпринимать оказалось уже поздно и выход оставался один — рожать.

Высшая степень эгоизма, — высказал тогда Михаил Геннадьевич молодым родителя.

Впрочем, дальше слов ничего не пошло. То ли из-за того, что роды принимали непрофессионалы, то ли по какой-то ещё причине, но Людочка родилась с отклонениями. Она до сих пор не заговорила и было совершенно понятно, что Людочка никогда не сможет приобрести знания и навыки необходимые для выживания в ставшем вдруг смертельно-опасной для человека окружающей среде. Людочка служила напоминанием и главным кошмаром всех, кто когда-либо задумывался чтобы завести ребёнка даже в условиях продолжающегося конца света.

— Армагеддон меня побери! — выругался Максим. — Но ведь в других колониях есть дети, нормальные дети?

— Есть, — подтвердил Павел Аркадьевич. — Проблема в том, что их очень мало — детей. Да и самих колоний всего ничего. Помнишь, как одно время обсуждался проект строительства общего города под куполом силами всех выживших? Даже предварительные расчёты чётко показали: у нас не хватит на это ни сил, ни людей.

— Ладно, Максим, — сжалился Михаил Геннадьевич. — На тебе лица нет. Иди домой — отдохни. Можешь считать, что с этой минуты ты в недельном отпуске по состоянию здоровья.

— Спасибо дядь Миш, — вымучено улыбнулся младший лейтенант. Он и правда