Он нахмурился и посмотрел на Надю, пытаясь понять, что произошло между тётей и племянницей. Надя выдержала этот взгляд. Не рассказывать же Юсуфу о том кошмаре, который она пережила в клинике? О некоторых вещах лучше молчать или посвящать в них только самых близких — любимых сестёр, например.

— Прощай, Юсуф, — сказала Надя. — Приезжай в Юшкино, когда захочешь! У нас летом здорово — рыбалка, ягоды, грибы. Будешь моим гостем!

— Береги себя, Надежда.

Он стоял на перроне и махал рукой, пока поезд не уехал.

В Коробельцах Надя сошла с поезда и пересела на маршрутку. Чем ближе она подъезжала к дому, тем тревожней становилось на душе. Она уезжала отсюда месяц назад — воодушевлённая, радостная, беззаботная. Жизнь казалась тропинкой, убегавшей в цветущий луг, и сулила прекрасное будущее.

А возвращалась она обманутой, разочарованной и униженной. Да не одна, а с малышом. Сёстры Сорокины снова станут объектом насмешек: старшая принесла в подоле — и младшая туда же! Мама будет ругаться, Любаша расстроится до слёз, а Данила Кандауров открестится от неё обеими руками и перестанет здороваться в магазине.

Ей придётся ещё усерднее гнуть спину за швейной машинкой, чтобы обеспечить столько народу. Шить не по десять комплектов в день, а по пятнадцать или даже двадцать. И лебезить перед Маратиком. Когда маршрутка промчалась мимо его дома в Коробельцах — добротного жилища, окружённого крепким двухметровым забором, за которым прятались курятник, коровник, крольчатник, ухоженный огород и товарный склад, Надя невольно вспомнила о словах тёти. Как ни гнала она их из памяти, как ни пыталась считать клеветой, чудовищная правда заползла гадюкой в сердце — и теперь от неё не избавиться. Эта боль останется на всю жизнь. Каким-то образом тётя увидела то, на что Надя и её мать закрывали глаза много лет. В то, что мама знала про Любашу и Марата, Надя поверить не могла. Разве нормальная женщина допустит такое? Разве отдаст свою дочь на поругание?

— Остановите у дома около озера, — попросила Надя, и водитель резко затормозил.

Она подошла к крыльцу. Сделала несколько глубоких вдохов. В такое время они обычно завтракали — хлебом и самой дешёвой колбасой. Потом Надя садилась шить, мама занималась хозяйством, а Любаша слонялась по дому в ночной рубашке и грызла сухарики с чесноком. Так проходили их дни.

Надя толкнула дверь и, нагнувшись, чтобы не треснуться лбом о притолоку, вошла в дом. Мама и Любаша сидели за столом и обе вскинули головы. Что-то изменилось. Во-первых, дом сиял чистотой. Во-вторых, появились новые вещи — холодильник, телевизор, ковёр на полу и шторы! А, в-третьих, на завтрак мама с Любашей ели блины с красной рыбой и пили ароматный чай с лимоном. В вазочке лежали не привычные карамельки, а «Птичье молоко» и «Белочка», а около Любаши стояла миска с клубникой. Неужели они за месяц растрынькали все деньги тёти Поли, уплаченные за дурочку-племянницу? Совсем ничего не отложили?

И вдруг Надя заметила, что в углу нет швейной машинки!

— Мама, а где моя машинка? — с ужасом спросила Надя.

Как она заработает денег, если не на чем строчить простыни и наволочки? И куда делись рулоны китайской ткани, разъедавшей пальцы? Как они выживут, если она лишится работы? Пока мама судорожно глотала блин и запивала чаем, Наде ответила Любаша:

— А тебе больше не нужна машинка! Ты сможешь учиться на швею или даже поехать поступать в Петрозаводск. Ты свободна, Надюша! Рабство закончилось!

— Как это закончилось? А кто будет шить бельё для Марата?

— Да пусть сам и шьёт, если ему надо! — засмеялась Любаша.

Последний раз Надя видела её такой весёлой в далёком детстве. Когда был жив папа.

— Что случилось, пока меня не было? — спросила Надя и присела за стол.

Улыбка слетела с лица Любаши:

— Ты знаешь, кто отец моего ребёнка?

Надя не стала врать:

— Недавно узнала. Если бы узнала раньше, то зарезала бы его сонного ночью.

Любаша махнула рукой, словно не хотела разговаривать о горьком прошлом:

— Так вот, две недели назад он примчался весь взмыленный и перепуганный. На него наехала какая-то контора — то ли юристы, то ли бандиты, то ли областная прокуратура. Короче, кто-то серьёзный. Они раскопали на него кучу компромата и пообещали посадить на пятнадцать лет, если он не оставит меня в покое.

— Юристы? — тихо повторила Надя. — А откуда они узнали про Маратика?

Любаша пожала плечами:

— Понятия не имею. Да какая разница, главное — он от меня отстал! А самое лучшее знаешь что?

— Что?

— Эти люди заставили Маратика платить мне алименты до восемнадцатилетия ребёнка! По тридцать тысяч каждый месяц! И запретили общаться с ребёнком без моего разрешения. Я о таком счастье даже не мечтала! Я как услышала об этом, так сразу швырнула в него швейную машинку — всё равно она раздолбанная была. И ткань эту вонючую! И его мерзкое золотишко, которым он надеялся меня задобрить!

— Но кто же эти люди… — размышляла Надя. — Он не сказал? У него нет никаких догадок?

Она знала только одного человека, который мог догадаться о том, какие отношения связывали Любашу и Марата, и который имел возможность посадить извращенца на пятнадцать лет. Две недели назад он скрылся из Москвы в неизвестном направлении — и не исключено, что отправился прямиком в Коробельцы. Но зачем? Помочь незнакомой девушке? Такой бескорыстный и благородный поступок не укладывался в голове.

— Марат считает, что перешёл дорогу другим производителям постельного белья.

— А не надо было так сильно демпинговать, — с умным видом вставила мама.

Кажется, потеря дружка её не расстроила.

— Короче, это передел рынка пододеяльников! — заключила Любаша. — А у тебя какие новости? Как поживают наши московские родственники? Почему ты не позвонила? Мы бы тебя встретили.

— У меня? — переспросила Надя, собираясь с духом. Выпалила: — Тётя Поля хотела забрать у меня матку, чтобы родить мужу ребёнка, но у неё ничего не получилось. Оказалось, что я беременна, и врачи не смогли провести трансплантацию. Мы устроили в больнице драку, а потом я уехала на вокзал.

— Что? Не верю! — воскликнула мама. — Полька не могла так поступить с родной племянницей!

— Ещё как могла. Она крутила роман с нашим папой и родила от него Рафаэля. Он — наш единокровный брат!

Надя не планировала выкладывать правду, та сама из неё вырвалась. Мама крякнула и захлопала глазами, а Любаша спросила о самом главном:

— А от кого ты беременна?

— Неважно, — ответила Надя, — он меня бросил. Перевёл, правда, на карточку несколько миллионов, но я её выбросила. Сама рожу и сама воспитаю.

— Миллио-о-онов?! — у мамы от удивления округлились глаза.