Надя с укором глянула на сестру, а та сделала вид, что внезапно заинтересовалась рисунком на обоях. Любаша часто выгуливала Николашу около «Юшкиных продуктов»: в деревне негде гулять с коляской, кроме центральной улицы. Выходит, и с Данилой успела пообщаться.

— Спасибо.

— Пойдём посмотришь, как я всё устроил.

Надя встала из-за машинки. Разогнулась, держась за поясницу. С последней встречи живот вырос ещё больше, даже в верхней одежде стало затруднительно его скрывать. Пройдёт совсем немного времени, прежде чем юшкинцы догадаются о её положении и начнут строить догадки об отцовстве. И без того некоторые клиентки заподозрили неладное, хотя Надя тщательно драпировалась в многослойные одежды собственного дизайна.

— Данила, если будешь ходить со мной по деревне, все решат, что ты — отец ребёнка, — честно предупредила Надя.

— А разве не я? — с вызовом спросил Данила. — Я заткну любого, кто скажет, что это не так.

В носу у Нади защипало. Данила Кандауров оказался рыцарем, а не хулиганом.

* * *

Дорожки схватились льдом, в ногах путалась позёмка, и Надя оперлась на руку Данилы. Как влюблённая парочка или молодые супруги, они дошли до магазина, привлекая любопытные взгляды земляков. «Ты глянь, Кандауров и младшая Сорокина гуляют под ручку!». Надя не горбилась и не пыталась спрятать живот. Рядом с Данилой она чувствовала себя защищённой. Пусть она и не любила его, но он её любил — сильно любил, по-настоящему, раз принял с ребёнком. А ей так хотелось тепла и защиты.

В центре деревни она заметила монаха в чёрной рясе. Он быстрым шагом вышел из почтового отделения и направился к озеру, где с ноября проложили ледовую переправу. Чёрный подол хлестал по длинным ногам и развевался от ветра. Под мышкой монах держал бандероль. Что-то в его облике показалось Наде знакомым. Отец Сергий?

— Отец Сергий! — крикнула Надя. — Подождите, мне надо с вами поговорить!

Он резко обернулся. Короткая густая борода скрывала лицо, только глаза горели под чёрной скуфьей, словно угли на снегу. Это был не отец Сергий. Надя поскользнулась, и Данила подхватил её, оберегая живот, словно тот был стеклянным и мог разбиться от любого неловкого движения. Монах пристально наблюдал за ними, пока Надя не восстановила равновесие. Потом развернулся и скрылся за деревьями.

— Ты его знаешь? — спросила Надя.

— Мне кажется, я видел его летом… Новенький, наверное.

Собравшись с духом, Надя позвонила Марте. Та не сразу её узнала и засмеялась:

— Ой, Надюша, богатой будешь!

— Как раз поэтому я и звоню, — Надя перешла к цели звонка. — Хочу вернуть деньги, которые ты перечислила мне летом. Скажи, пожалуйста, номер счёта Глеба.

Марта хмыкнула:

— Без его распоряжения не могу. Прости.

— Так спроси его!

— Я не могу с ним связаться.

— До сих пор? — удивилась Надя. — Он ещё не вернулся из своего… путешествия?

Она хотела сказать «побега», но решила обойтись без обидных намёков.

— Нет, не вернулся, но с ним всё в порядке. Иногда он звонит и справляется, как дела, хотя по последнему разговору мне показалось, что он очень далёк от нашей московской суеты. Кстати, твой подарок я ему отправила.

Рубашку, сшитую не иголкой и нитками, а любовью и нежностью. Как давно это было — словно в другой жизни.

— А куда отправила? В Австралию или в Австрию?

— Не знаю. Из транспортной компании пришёл курьер и забрал свёрток.

— Ясно. А Глеб не упоминал, понравилась ему рубашка?

— Нет.

— А про меня не спрашивал?

— Нет. — Видимо, Марта уловила Надино разочарование, поэтому прибавила: — Ты не расстраивайся, Глеб сейчас погружён в решение личных проблем. Такое ощущение, что с ним происходит что-то важное, — переоценка жизненных ценностей, преодоление внутреннего кризиса, поиск смысла жизни. Одним словом, какая-то большая душевная работа. И, судя по всему, он неплохо с ней справляется: он стал намного спокойней и, может быть, даже счастливей.

Воображение нарисовало Глеба, сидящего под кокосовой пальмой на берегу лазурного океана, — одинокого, безмятежного и просветлённого. Просто замечательно, что он справился со своими сложностями и нашёл смысл жизни.

— А с деньгами-то что делать?

— Положи под проценты, — посоветовала юрист.

— А если я отдам их отцу Сергию?

— Это ещё кто?

— Монах местный, церковь строит.

— Нет уж, лучше под проценты, — отрезала Марта. — Надя, а почему ты не спрашиваешь о Паулине Сергеевне и Рафаэле? Тебе не интересно, как они поживают?

— Нет. Не хочу даже слышать о них! А вот про Юсуфа и его маму интересно.

— У них всё отлично! Они получили обещанную компенсацию и вернулись на родину. Я слышала, Юсуф собирается жениться.

— Неудивительно, — заулыбалась Надя, — за него любая пойдёт. Хороший парень.

* * *

Этот короткий разговор с Мартой словно провёл разделительную черту между прошлым и будущим Нади. Ей тоже предстояло найти смысл хоть в чём-нибудь и принять важное решение.

* * *

В декабре Надя торжественно открыла ателье под названием «Надежда». Украсила его шариками и пригласила одноклассниц, их матерей и всех любопытных кумушек на чаепитие с домашними пирогами. Данила тоже присутствовал. Улыбался в тридцать два зуба, помогал разливать чай. Любаша хлопотала вместе с сестрой и впервые представила публике Николашу Сорокина. Всем же было интересно посмотреть на внебрачного сына Маратика из Коробельцев. Может, потому и пришли. А остались потому, что Надя устроила выставку-продажу швейных изделий, — платьев, ночных рубашек, халатов, скатертей и штор. И постельного белья, — куда уж без него! — сшитого из качественного сатина, а не токсичной китайской ткани. Перед праздниками раскупили всё подчистую — себе и на подарки. Кому-то захотелось поменять шторы, кому-то обновить декоративные подушки, а кому-то — надеть в новогоднюю ночь ночнушку фривольного фасона.

Весь месяц Надя работала, не разгибая спины, а по вечерам возилась с племянником. Он уже узнавал её и с визгом просился на руки, когда она возвращалась с работы. Надя всем сердцем привязалась к Николаше и радовалась, что у её ребёнка будет замечательный старший брат.

Данила вёл себя, как настоящий мужчина: заботился, помогал и ничего не требовал. Понимал, что она ещё не готова ему довериться. Чем больше Надя его узнавала, тем больше ценила: было в нём глубинное понимание порядочности, нетерпимость к подлости и обострённое чувство справедливости. И со старшими Кандауровыми Надя поладила. Не сказав ни слова, они приняли её в свой круг. Не жалели, не сюсюкали, не косились, а просто относились с уважением и добротой. В душу без спросу не лезли. Надя отвечала им тем же.