Его голос дрогнул, он закрыл лицо рукой. Переждал спазм в горле и продолжил:

— Но это ещё не всё, отец Сергий. Я переспал с девушкой…

И тут речь ему отказала. Он открывал рот и не мог издать ни звука. Отец Сергий пришёл ему на помощь:

— Чувствуешь вину перед женой?

— Нет, я уже давно думал о разводе, — ответил Глеб. — Я поручил своей помощнице начать бракоразводный процесс, так что вопрос супружеской измены меня не беспокоит.

— Тогда в чём твои затруднения?

— Эта девушка, — с трудом выдавил Глеб, — родная племянница моей жены. А ещё она… Беременна от моего сына.

Отец Сергий опустил голову и долго смотрел в чашку с чаем, словно на дне были написаны правильные ответы на подобные признания.

— Ты раскаиваешься? — наконец спросил он у Глеба.

Тот горько усмехнулся:

— Нет. Если бы я мог повернуть время вспять, то снова бы защитил Рафаэля и переспал с Надей. Я не раскаиваюсь, Юра, и от этого мне плохо и страшно. Я не знаю, как жить дальше. Помоги мне.

— Мне нужно помолиться, жди меня здесь, — сказал отец Сергий и вышел из комнаты.

Он вернулся через час и сел напротив Глеба:

— Ты знаешь, почему я ушёл в монастырь — тогда, двадцать лет назад?

— Ты сказал, грехи замаливать.

— А какие именно, ты когда-нибудь задумывался?

Глеб покачал головой:

— Нет, но я всегда думал, что ты совершил много чего нехорошего. Что у тебя были причины удалиться от мира.

— Ты прав, я был вором и бандитом. Я совершил много злых поступков, но никогда не отнимал чужие жизни. Но двадцать лет назад я взял на себя этот грех. Убил человека — преднамеренно, собственноручно и хладнокровно.

Ледяные мокрицы скользнули по спине. Ужас выглянул из тёмных уголков кельи.

— Кого ты убил? — хрипло спросил Глеб.

— Того парня в туалете ночного клуба. Он был совершенно невменяем и собирался сесть за руль. Я давно караулил подходящий момент — и вот он настал. У меня было с собой всё необходимое, я предложил ему — и он не отказался. Я дал ему шприц, а потом наблюдал за агонией. И когда он умер, я закрыл ему глаза и ушёл из клуба. Никто меня не заподозрил.

Волосы на теле Глеба встали дыбом.

— Ты убил ради меня!

— Ради справедливости, Глеб. Я взял на себя роль судьи — и это главный мой грех.

Глеб ощутил, как слёзы потекли по щекам. Он наклонился и поцеловал руку отца Сергия. А тот сказал:

— Назначаю тебе послушание: ты проживёшь в монастыре год и будешь трудиться над его восстановлением. После этого получишь отпущение грехов и моё благословение. Ты согласен?

В душе плеснулась чистая радость.

— Конечно! Спасибо. Я с радостью исполню послушание.

Он был не просто согласен — он хотел этого! Прожить здесь, на острове, целый год в трудах и простых человеческих заботах — без непристойных и разрушительных желаний, без сделок с совестью, без ощущения собственной подлости и ничтожности. Он нуждался в этом послушании и с благодарностью его принимал.

— Отец Сергий, у меня есть два вопроса.

— Задавай.

— Первый: могу я съездить в Коробельцы и поговорить с Маратом Еникеевым? Я считаю, что он должен платить алименты Любе Сорокиной. Так будет правильно.

Отец Сергий кивнул:

— Давно пора с ним поговорить. Какой второй вопрос?

— Мне хочется восстановить церковь и подворье. Могу я закупить материал и нанять бригаду строителей? Я не к тому, что хочу отделаться от тяжёлой и грязной работы, я собираюсь вкалывать наравне со всеми, просто нам нужна помощь профессионалов. Мы должны заново отстроить церковь, иначе она рухнет и зашибёт кого-нибудь из братьев.

Отец Сергий поскрёб бороду и сказал:

— Будь по-твоему, малёк.

* * *

А поздней осенью он увидел Надю.

Он возвращался с почты с бандеролью, которую прислала Марта, и заметил на противоположной стороне площади беременную девушку в пуховике и берете с помпоном. Она поскользнулась, а её спутник бережно её подхватил. Сначала Глеб узнал Данилу Кандаурова, а потом сердце пропустило удар и болезненно зачастило. Рядом с Данилой шла Надя — румяная и улыбчивая, с маленьким круглым животом. Пуговка юшкинская, глупый малёк. Ребята были вместе, как Глеб и советовал. И ждали пополнения.

Надя посмотрела ему в лицо, но не узнала в худом бородатом послушнике блестящего московского адвоката. Да Глеб и не хотел, чтобы она узнала. Он даже с Данилой избегал общения, чтобы не бередить старые раны. Глеб отвернулся и пошёл к озеру, молясь только о том, чтобы не грохнуться замертво на льду переправы и не смутить покой Надюши Сорокиной. Или уже Кандауровой?

После этого случая он не покидал остров. Лишь иногда выходил на берег и всматривался вдаль, где, едва различимые в морозной дымке, стояли деревенские домики. А в праздники, когда в монастыре прекращались работы и монахи отдыхали, он надевал белую рубашку — самое драгоценное и прекрасное, что у него было.

Лето выдалось жаркое. Ещё в мае сыпал снег и подмораживало по ночам, а в июне установилась тёплая погода, и неделя за неделей светило солнце. Ни дождя, ни ветра, ни бесконечных штормов. С озера сошёл лёд, ледовая переправа истаяла и превратилась в водный путь, и Данила смог наконец-то повидаться с отцом Сергием. Надо было крестить Верочку, которой исполнилось уже три месяца. Монахи завершили реконструкцию церкви, но не спешили открывать её для прихожан. К счастью, делали исключения для знакомых юшкинцев — а Данилу и Надю они хорошо знали: Данила обеспечивал бесперебойную поставку продуктов, а Надя выросла на глазах отца Сергия.

Надя сшила дочке крестильный наряд: длинное белое платьице, отделанное рюшами и атласными бантиками, и кружевной чепчик. Девочка выглядела как фарфоровая куколка, если у фарфора бывает такой изумительный смуглый оттенок. Блестящие карие глазки, розовые губы и поразительно правильные черты лица превращали её в красавицу. Честно говоря, Надя не встречала девочки красивее. Любаша полностью разделяла это мнение, и даже Николаша зачарованно любовался сестрой.

Надя отчётливо видела в чертах Веры её отца, но люди, не знавшие Глеба Громова, уверяли, что малышка — копия Данилы Кандаурова. Ему нравилось это слышать, он расплывался в улыбке и приосанивался. Данила относился к Вере как к родной.

В лодке мама спросила:

— Может, и басурманчика нашего заодно покрестим? А что? Два раза плавать не придётся.

— Нет, — отрезала Любаша. — Покрестим, когда сам попросит.

Они приехали на остров вшестером: мама, Любаша с сыном, Надя с Верочкой и Данила. Любаша собиралась стать крёстной матерью для племянницы, а крёстного отца найти не удалось. Надя не захотела приглашать друзей Данилы — она хотела в крёстные исключительно отца Сергия, но тот мягко, но непреклонно отказался. Пояснил, что сан не позволяет ему быть восприемником, хотя Надя подозревала, что отцу Сергию достаточно своего малька. Того, кого он крестил ещё до монашества.