Две бутылки пива стояли на стене…

Мы достигли острого, как лезвие ножа, гребня – Корнис-Траверс, который ведет к Ступени Хиллари. Нет, там, конечно, нет никаких рекламных щитов с надписью «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ НА СТУПЕНЬ ХИЛЛАРИ!». Скалы становятся все выше по мере подъема, валуны попадаются все более массивные, пока, наконец, не поднимается впереди настоящий колосс. Чтобы забраться вверх и перебраться через него, требуется приложить некоторые усилия – это и есть Ступень Хиллари. (Я, как выяснилось, попала в число последних альпинистов, которым довелось полюбоваться этим культовым сокровищем, поскольку после землетрясения 2015 года Ступень Хиллари сильно изменилась.) Прищелкнув свой карабин к установленной веревке для страховки, я стала подниматься. Тропа шла то вверх, то вниз, изобиловала изгибами и поворотами, и мне, с моими короткими руками и ногами, был непросто лезть по ней. Несколько раз я подтягивалась на руках, молясь о том, чтобы правильно поставить повисающие в воздухе ноги. Когда дело доходит до скалолазания, невысокий рост едва ли может считаться бонусом.

Одна бутылка пива стояла на стене,

Одна бутылка пива…

Впереди показалось одно из тех сужений, где могли возникать заторы, однако было еще темно и совсем рано, так что все пока тянулись вверх. Я боялась и думать, что произойдет, когда нам придется спускаться навстречу приливной волне альпинистов, движимых лихорадочным стремлением к вершине. Но сначала наступила моя очередь побывать там.

19 мая 2012 года, 4:12 утра. Я поднялась на вершину Эвереста.

Два года я шла к этому моменту, думая, что, стоит мне добраться сюда, и осознание свершившегося восхождения останется единственным, что будет иметь значение. Но, как я уже говорила, когда я ошибаюсь, я готова это признать.

Глава 12

Господи, пожалуйста, не дай мне облажаться.

Молитва астронавта, приписываемая Алану Б. Шепарду, первому американцу, побывавшему в космосе

То, что официально именуется вершиной Эвереста, занимает площадь чуть больше огромного двуспального матраса. Сильный ветер обдувал песчаную вершину, загоняя кристаллы льда в навалы мусора и изорванные молитвенные флаги. Я бы покривила душой, если бы стала рассказывать, что была в приподнятом настроении. Я была слишком вымотана и истощена адреналином, чтобы испытывать так называемый чистый восторг. Все было не так, как я себе представляла, но я была там, и на мгновение мне этого хватило. Я стояла на вершине мира, все тело дрожало от изнеможения, а рассудок словно онемел от усталости.

Мы с Финджо Дорджи поднялись первыми из нашей команды, сообщив об этом по радио в базовый лагерь. Мы опередили основную массу людей. Двадцать человек толпились наверху, они возились со своими флагами и фотокамерами в первых лучах холодного молочного рассвета, и нет, ни у одного из них не хватило силы в одеревеневших пальцах, чтобы открыть мою чертову бутылку с водой.

Ну вот. Добрались. Что дальше? Фото на вершине. Флаги. Фотоаппарат. Почему он не работает? Батарейки замерзли, вот черт. Я порылась в рюкзаке в поисках запасных батареек, тщательно завернутых в пуховые носки. Как оказалось, они тоже замерзли. Раз не будет фотографий с вершины, мне не выдадут сертификат с подтверждением успешного восхождения.

– Йоханнес, давай сюда! – помахала я ему, когда он залез на зубчатый гребень внизу.

Вот отличный кандидат на звание героя дня. Мы встретились, неуклюже обнялись и сердечно отбили ладошки пухлыми рукавицами. —

– Здорово, Йоханнес, молодец.

– Ты тоже, – выдохнул он. – Поздравляю.

– Йоханнес, а у тебя фотоаппарат работает? Можешь сфотографировать меня на вершине?

У него все было в порядке, и он выполнил мою просьбу.

– С меня апельсиновая фанта, самая большая бутылка, – пообещала я. – Ух ты, сколько же у тебя флагов?

Их было много, но я ждала, пока он сфотографируется с ними, чтобы мы могли спуститься вместе. Тем временем появился Перри, наш товарищ по команде. Мы с Йоханнесом устало поприветствовали его. Никаких объятий. Никаких радостных прыжков. Мы просто дошли. А теперь начали подходить и другие альпинисты. Они тоже заслужили свои моменты на вершине, и я думала о том, что у Ступени Хиллари внизу уже наверняка образовался предательски опасный затор.

Вершина – всего лишь половина пути. Это хорошо вдолбили мне в голову вместе с предостережениями о том, что большинство смертей случается на спуске. Я мысленно готовилась, подсчитывая, сколько кислорода понадобится на беспроблемный спуск, однако я оказалась совершенно не готова к тому, что внизу под нами образовалась громадная очередь. У меня упало сердце. Я наслушалась страшилок об обморожениях и отеках, которые развиваются из-за того, что люди стоят неподвижно в течение часа или более, ожидая, пока кто-то пропустит их, вынужденные задержаться в Зоне смерти дольше, чем может выдержать тело человека. Нет, я не допущу, чтобы такое случилось со мной и Финджо Дорджи. Это ведь сын Ками. Я ощутила желание защитить его, какое-то удивительно материнское чувство, будто во мне проснулся инстинкт мамы-медведицы, о наличии которого у себя я и не подозревала.

Дело не в том, что мы с Джонатаном решили не заводить детей. Это решение я приняла для себя задолго до знакомства с мужем. Когда я пошла в старшие классы школы, хотя я еще не встречалась с парнями, мать стала одержима мыслью, что я могу забеременеть и «разрушить свою жизнь». Сначала она твердила только о противозачаточных пилюлях, но потом стала настаивать на стерилизации. Они с отцом были очень молоды, когда родилась я: ребенок у юной пары, плохо подготовленной ко всем трудностям семейной жизни. Мать твердила мне, что подобное развитие событий может стать худшим сценарием моей жизни, и не унималась, пока реальное страшное событие – смерть моего брата – не отвлекло ее.

Взрослея, я наблюдала, как моя бабушка оплакивает сына, которого она потеряла во время Второй мировой войны. Он служил в Первом батальоне Девятого корпуса морской пехоты, прозванного «Ходячими мертвецами». Это словосочетание не раз приходило мне на ум