К тому времени как я добрался до оружейного склада, Красавчик уже направо-налево кидал оружие восставшим. Мятежники тянулись к окошку раздачи через иллюминаторы. Кирон не очень ценил штучный товар, кидал его оптово: кому выпадало больше, чем можешь унести в двух руках, — тот раздавал его сражавшимся на палубе сам.

Я понял, что здесь все отлажено, собрал несколько человек и бросился по трапу на верхнюю палубу, откуда офицеры расстреливали восставших, причем в порыве энтузиазма некоторые из них палили не только в чужих, но и в своих. Эти жестокие и сумасбродные действия тоже привлекли многих солдат на нашу сторону.

Первым, кого я увидел, добравшись до верхней палубы, оказался Камлот. В одной руке он сжимал саблю, в другой — пистолет. Как оглашенный косил по офицерам, пытавшимся пробиться на главную палубу, чтобы отсеять солдат, сохранивших им верность, от тех, кто отныне хранил ее нам. Просто штемпелевал, понимаете? Такой конвейер: раз — и готово!

Я, конечно, ужасно обрадовался, увидев своего друга, подбежал к нему и сразу же, даже не спросив, как дела, как здоровье, радостно открыл вместе с ним стрельбу по этим тарелочкам. Он тоже заулыбался и тоже не спрашивал про дела. Дела он видел своими глазами, а здоровье… ну что здоровье — оно у меня было хорошим, не будешь же с таким оптимизмом всего после двух бутербродов тренироваться в прицельной стрельбе.

Трое из пяти офицеров попадали замертво, а оставшиеся двое пустились наутек по трапу на верхнюю палубу, чтобы жить не пра-правильно, а кое-как. Но с нами жить кое-как им уже не пришлось, с нами вообще, говорю, не годится в эмоциях половинничать, так что и этих настигли.

За ними, засранцами, по пути поливавшими по чем ни попадя, погналось не менее двадцати восставших, а другая группа мятежников уже поднималась по трапу со стороны главной палубы к своим товарищам. Встреча вышла радостная.

Мы с Камлотом возглавили погоню, нам бы и пенки снять, только прицелились в какую-то шевеляющуся на палубе гору — глянь, а они, офицеры наши, из кучи вынуты и уже в воздухе почему-то. «Зог! — крикнули мы в обе глотки, разволновавшись. — Погоди! Не кидай! Эти еще не проштемпелеваны!»

Нет, не успели…

Вышло так, что Зог уже какое-то время неутомимо трудился в рядах такелажников. Подымал с палубы что не нравилось и за борт кидал. Этих двоих он определил туда сразу, вне очереди, даже не посмотрев, что они еще живы. Не потому, что захотел покрасоваться, какой он ловкий в работе, а просто эти двое, упав один на другого, слишком много места заняли — на них упали еще человек шесть, прежде чем мы подбежали и прицелились.

А упали на них братики из толпы разбушевавшихся узников. С криками, бранью, скопом на офицеров набросились. Вышли из себя. Настоящие мятежники без образования и должного уровня подготовки. Я присмотрелся — все чужие, все не мои. Эти-то не признавали никаких приказов. В результате каждый бился сам по себе. Сольник давал. Но не даст никогда толкового сольника ни один хорист, привыкший к коллективному пению.

Так настал самый отвратительный миг в любой подобной акции. Я, признаться, не был к нему морально готов. Но разводить по углам должен был именно я, здешний аккумулятор и заправила, Карсон из рода Нейпир.

Да, под моим началом и на Земле работали люди. Но то ли людей было меньше, то ли мозгов у них было побольше, их действия никогда до такого отчаяния меня не доводили. А тут увидел я дикую сцену. Сцену страшной расправы, о масштабе которой прежде, мечтая на трюме о том, как все будет, даже и думать не мог! Я увидел скотов. Животных. Увидел влияние на рассчитанную до тонкостей комическую драму исключительно человеческого фактора, превратившего мою злую комедию в гиньоль, в трагический фарс.

Рассказываю по порядку. Отслеживайте.

Короче говоря, я намеревался защитить тех двух офицеров, которых Зог определил за борт, но для этого мне бы пришлось нырять за ними в воду, а мокнуть в разгар битвы как-то не очень захотелось. Я велел Зогу в следующий раз быть повнимательнее и не швырять в воду тех, на ком еще можно поформировать характер, немного отточить свою волю к свободе да натренировать удар, и вообще: проверять нужно каждого перед броском — верно ли это чужой.

В конце концов вместо тех двух, утопших, мы нашли двух других. Низкие лбы и мрачный вид как-то сразу подсказали, что агитация тут не поможет. Да и дрались они любо-дорого. Дико защищали свою жизнь, хотя были прижаты к стене, и положили немало восставших, прежде чем те смогли их одолеть. Оказалось, у каждого здесь имелись свои счеты с каким-нибудь вышестоящим по званию, и работать по нормализации отношений можно было круглые сутки.

И вот картина маслом. Просто прозрение для вождя, рассчитавшего план действий и раздавшего роли. Осатаневшие мятежники, большую часть которых я никогда не видал в лицо, не знал, понимаете, даже, каким количеством народу тут руковожу, кинулась на последнее пристанище власти — башню на верхней палубе.

Взяли они башню, мерзавку, приступом. Массой. Я во все глаза смотрел и ни черта не понимал, кто такие? Они стали вытаскивать из нее чуть ли не за уши оставшихся офицеров, молившихся товарищу Тору, и рубить их, кромсая, тут же, на верхней палубе. А уже надежно искромсанных — скидывать вниз, к орущей толпе. Боже мой, звери какие-то! Кто? Откуда, спрашиваю, они налетели? Я, уверяю вас, этих типов видел впервые! Может, тут был не один трюм? Или подводный гараж имелся? Может, эти упали на нас с небес, в разгар боя? Не знал, что думать.

Последним выволокли капитана.

Он прятался в своей каюте, курёнок, в шкафу, среди запасных бронежилетов. При его появлении раздался крик ненависти и гнева, сопровождаемый совершенно новыми для меня словами, которых мне еще слышать не доводилось. Мы с Камлотом стояли в сторонке и беспомощно наблюдали за этим разгулом страстей. У него, капитана, даже ничего не спрашивали. Хотя во рту его булькало положительное «ва-вва» и он в этот миг был готов согласиться со всем на свете. А желтые гвоздики в его глазках могли дать сигнал остальному организму, и мы бы, уверяю, уже очень скоро получили тактический план защиты Торы, не говоря уже об эксплутационном плане городских коммуникаций!

Только в желтые эти глазки несчастного, недалекого курицы-капитана, вбили по кинжалу.

Какой-то не очень крепкий даже убивало попался. Хлипковат, шея