И еще Борн написал в своем дневнике: «Мир сломан, я не знаю, как его починить».

Когда через какое-то время я не обнаружила дневника Борна, то поняла, что его забрал Вик, но это было уже не важно. Наоборот, я была ему за это почти благодарна. Я уже наизусть помнила все, что смогла разобрать, все, что было написано на известном мне языке. Сам дневник больше не имел никакого значения. Его мог забрать у меня кто угодно и когда угодно. Важно было лишь то, что я выбрала, чтобы запомнить.

Отсутствие Борна сильно упростило жизнь в Балконных Утесах. Упростило меня и Вика, сделало наш быт скучнее, лишило чего-то ценного, какого-то бурного многообразия красок, заставило меня думать о себе как о чем-то полуживом. Я чувствовала себя наказанной, маленькой и ненужной. Однако с каждой минутой возрастало и облегчение от того, что моя жизнь приближается к тому, чем она, по своей сути, являлась, освобождаясь от неуместных претензий на нечто большее. Пусть даже это было иллюзией, но что тогда не иллюзия в нашем мире?

Из-за той истории с Борном, чтобы точно знать, мы это или уже не мы, нам с Виком пришлось ввести пароли, которые мы меняли каждый день и пользовались ими, просыпаясь утром или встречаясь в коридоре, отправляясь спать или уходя по делам. Какое-то время мы жили в страхе, что Борн, переменив личину, вернется в Балконные Утесы.

Паролями служили всякие глупости, всего лишь яркие словечки среди прочих тусклых и серых, и большую их часть предлагал Вик, как бы продолжая традицию игр, в которые мы играли прежде, когда я приносила ему биотехов. То, что некоторые из его паролей заставляли меня смеяться, только делало остальные дни еще серее.

– Сыр-из-дыр, – говорила я Вику.

– Треклятая устрица, – отвечал он.

– Петушиный гребешок.

– Илистый прыгун.

– Медвежья какашка, медвежий след, медвежатина.

– Плащ Морокуньи-растлительницы.

Ужасно глупо, но эти слова давали нам знать, что мы – это мы, что мы говорим с настоящими Виком и Рахилью. Даже если я не была настоящей.

Очень может быть, мне становилось смешно от того, что наши пароли походили на слова, придуманные Борном.

* * *

О том, чтобы принять требования Морокуньи, Вик больше не заговаривал, даже после обнаружения «астронавтов» в могилах. Несмотря на уход Борна и наше примирение, в Вике что-то переменилось, и ультиматум Морокуньи заставлял его все чаще думать о Балконных Утесах как о крепости, оплоте против нее. Что же касается меня, я послушно выполняла указания Вика и открывала рот лишь для того, чтобы поддержать его мнение, поскольку собственного у меня в ту пору не имелось.

К счастью, работа совершенно захватила нас. Она изгнала все мысли из моей головы, что мы с радостью приветствовали, по крайней мере – я. События в городе предсказать мы не могли, зато у нас все еще оставались Балконные Утесы. Мы продолжали ими владеть и вновь напряженно, молча работали бок о бок, стараясь устроить все так, чтобы ни один убийца-шатун нас не унюхал.

Самым изобретательным трюком стала настройка светлячков с помощью феромонов. Они загорались теперь с полуминутной задержкой, зато если кто-то кроме нас проходил мимо биорецепторов на входах в Балконные Утесы, светлячки потухали. Наименее изобретательным – прочистка воздуховодов над кроватями, на случай если не останется иного способа бегства.

Мы готовились к некой неопределенной катастрофе. Связи и иерархии в городе еще не прояснились, и союзников у нас не было. Последыши научились пользоваться орудиями и сделались настоящим войском ставшего уязвимым, а потому – хитрым, Морда. Мы же скопили запас армейских продовольственных пайков, хотя я, если честно, предпочла бы живых насекомых, чем склизкие, резиноподобные, давным-давно просроченные комки из этих пакетов. Замороженный куриный салат. Тушеная говядина с морковью. Таких пакетов у нас было двадцать три, то есть нам их хватило бы примерно недели на две. Дожди выдались краткими и в основном – токсичные, так что запасов воды у нас оставалось где-то на неделю, после чего наступило бы время жажды. Вик на скорую руку соорудил сбор утреннего конденсата, чтобы приберечь основной запас на черный день. В общем, с учетом того, что он мог добыть из своего бассейна, у нас имелось провизии на неделю-две. Последним «лакомством» являлись до невозможности кислые и твердые мемо-жуки.

– Продпакет или мемо-жук? – бывало спрашивал меня Вик, протягивая мне яства.

– Проджук?

– Это блюдо в меню отсутствует.

Правда, кое-что в «меню» все-таки вернулось. А именно – ящерицы и пауки, а однажды я даже видела трех крупных серебристых рыб, пересекавших коридор, оставляя за собой в пыли волнистый след. Но каждый раз, заметив в Балконных Утесах живое существо, я вспоминала Борна.

В наше «свободное время» мы с Виком, защищенные паролем, сидели плечом к плечу в туннеле, комнате или коридоре. Это ты? Точно ты или Борн? Мы еще не до конца реконструировали наши прошлые разговоры: кто что говорил друг другу, а что – не говорил. После того как мы сняли покров лжи и восстановили правду, раны затянулись, темные углы осветились пусть даже подобием света, а нарушитель был выставлен вон.

Вот только я оказалась не готова изгнать непрошеного гостя навсегда.

Я начала выходить по ночам где-то через месяц после того, как лишилась Борна. Говорила себе, что я – привидение, а следовательно, меня никто не увидит, потому что я – привидение. Или что нужно сходить на разведку ради безопасности Балконных Утесов. В общем, любую ложь, которая могла сработать. Ложь была мне необходима. Морд сделался еще злее, а Морокунья возродилась и принялась с утроенной силой вербовать новобранцев в свою армию. Последыши открыли, что их ядовитое дыхание при определенных усилиях может загораться. Морд Уязвимый нагонял теперь куда меньше страха, но оставался на престоле. Лишь стал еще более опасным и безжалостным.

Начали проявляться и некоторые закономерности. Бесследно исчезали люди, и куда – неизвестно. Ходили неясные слухи о некоем невидимом убийце, которые дошли до нас с Виком через его обрывочные контакты и мои беседы с коллегами-мусорщиками. Сначала на эти исчезновения никто не обратил внимания. Город так и манил к себе всяких психопатов. Людям свойственно было периодически пропадать и умирать.

Однако стоило перекинуться парой словечек со старухой на углу или с мальчишкой из кварталов, только что оставленных последышами, как становилось ясно: происходит что-то иное. Морд наводил ужас, но это таинственное нечто напоминало скорее тень. Оно становилось тем, что пожирало. Говорили, что оно может превратиться в вашего соседа или даже друга. Кого только не винили в этих исчезновениях! Одни утверждали, что это новая тактика последышей. Чтобы посеять еще больше страха, они, мол, не бросают убитых в луже крови, а закапывают. Или так делают не все, а только один, самый умный, спятивший с этого ума и начавший действовать не как медведь, а как серийный маньяк.