– Хотелось бы, – протянул Ульянов. После еды его стало заводить в сон. Сказав спасибо, он поднялся и отправился в спальню.

Но стоило ему заснуть, как тотчас приснилась какая-то мерзость. Будто он мылся под душем и смывал с себя кровь, которая все никак не смывалась, текла и текла… «Откуда столько крови?» – подумал он и проснулся.

На улице было темно. Часы показывали без пяти пять. Но заснуть ему не удалось – он так и крутился в кровати, думая про разное… Про дочку, которую он редко видит: «А ведь ей уже почти десять. Как Ленка быстро растет, просто на глазах меняется. Эх, знала бы Лиля, какой она стала!» Мысли Ульянова перекинулись на жену. Это был его второй и очень счастливый брак, ни одну женщину, исключая разве что дочь, Ульянов не любил так, как покойную Лилю. Боль памяти со временем притупилась, но не проходила.

«А Ленка скоро совсем взрослая будет. Сейчас – школа, потом – институт, а там и женихи пойдут… – О дочери Николай Николаевич думал с нежностью, но вот проявить ее, показать не умел… – Она – девочка, с ней надо бы понежнее, помягче… Но откуда взяться мягкости у старого солдафона! – Тут Ульянов решил, что в этом году обязательно поедет в отпуск вместе с дочкой. – К черту эту проклятую работу! К черту!» – и тотчас стал вязнуть в рабочих проблемах. Уехав в Питер и взвалив все текущие дела на своего зама, он опасался, как бы тот чего не напортачил…

Потом мысли Ульянова вернулись к Дроботу. Его отношение к шефу было сложным, неоднозначным. Однако надо уметь отделять личное от служебного. По работе он знал Аркадия как холодного, прагматичного и расчетливого, недаром про него говорили: «Пожал руку Дроботу – пересчитай пальцы». Но теперь это несчастье с Варей Ливневой, казалось, придало Аркадию какие-то более человеческие черты. Ульянов не мог ему не сочувствовать, хотя до конца так и не разобрался, не «просчитал», что значила для шефа эта молоденькая, хорошенькая, глупенькая девочка. Сразу вспомнилось, как Дробот велел ему установить прослушку в гримуборной Ливневой. Он сказал тогда, что бабы – народ болтливый, что, мол, осторожность не помешает. Аркадий был зациклен на собственной безопасности. Ему кругом мерещились заговоры и покушения. Вот и сейчас, толком не разобравшись, он выдал версию про «казанский след». Однако Николаю Николаевичу версия эта казалась малоправдоподобной. Был один эпизод, лет десять назад, который приписывали Бакшееву. Ходили слухи, что казанский олигарх убирает конкурентов. Тогда на месте преступления в личных вещах жертвы среди бумажного мусора обнаружился неприметный рекламный буклет. А в буклете фотографии одной из лучших казанских гостиниц, «Бакшеев-плаза». Конечно, опера обратили на него внимание, но доказать ничего не смогли. Так все было виртуозно сработано – под «самоубийство».

– Нет, Аркадий не прав… – Николай Николаевич перевернулся на другой бок и протянул руку к телефону, на дисплее высветилось – 6 часов 25 минут. И тотчас под его взглядом мобильник разразился трелью. Мысли Ульянова словно бы передались на расстоянии – ему звонил шеф.

– Разбудил? Не спишь, Коль? Ну, тем лучше… – торопливо начал Дробот. – Я тут, знаешь, поразмышлял и кое-что понял про нашего казанского друга. Ведь он – позер, любит эффектные жесты. Вот я и подумал, что он бы и тут не преминул произвести на меня впечатление.

– Согласен, – выдохнул в трубку Ульянов и усмехнулся. Все вышло в точности, как он «просчитал». – Похоже, не я один мучаюсь бессонницей.

– Погоди, а то забуду. Я вообще не про то хотел… Я тут твою папку просмотрел… – Дробот заговорил беспокойным голосом.

– Питерскую?

– Ну, да-да-да, с документами. И понял. Тут что-то не то…

– В моей папке? Что значит не то? А поконкретнее?

– Да не сбивай ты меня! – осадил его Аркадий и почти скороговоркой продолжил: – Тут что-то, Коль, не сходится. Понимаешь, это странно. Вот список Вариных вещей… там хорошо всё проверяли? Уверен, что менты ничего не забыли?

– На все сто! Дело взято под особый контроль. Это не шутки.

– Тогда вот что я тебе скажу – ее ограбили! Потому что из ее сумки кое-что пропало!

– Как пропало? То есть что пропало?

– Кольцо!

– Какое кольцо? – опешил Ульянов.

– Объясню, когда подъедешь. Я – в Успенском, жду тебя.

Через час Ульянов уже поднимался по ступеням загородного дома Дробота. Резиденция «Успенское», или «ближняя дача», находилась на месте бывшего ведомственного пионерского лагеря «Восход». В 90-е и лагерь, и само ведомство почили в бозе, а 5 гектаров подмосковной земли с сосновым лесом, яблоневым садом и прудом отошли некоему благотворительному фонду, ратовавшему за возрождение «русских традиций». Впоследствии учредители фонда, видно так и не сумевшие договориться, какие традиции следует возрождать, благополучно друг друга перестреляли. И вот тогда лакомый кусок недвижимости, как созревший плод, чудесным образом упал прямо в руки Аркадию Борисовичу.

Строительство резиденции Дробот начал не сразу, выждал для порядка год-другой, осмотрелся, потом архитектора пригласил из-за границы. Работы велись основательно, без спешки, в этом – весь Дробот, последовательный и методичный. Но Ульянову результат не понравился. Эта ближняя дача, построенная в модном ныне скандинавском стиле, – и центральный дом, и прочие хозяйственные службы, – производила на него какое-то странное впечатление холода и необжитости. Плоская серая крыша, голые окна в человеческий рост, одетые в стекло и металл, пустые балконы – глазу даже не за что зацепиться. Внутри, в огромном и пустом вестибюле, ощущение холода не исчезало, хотя, объективно говоря, с отоплением здесь все было в порядке.

У входа на ступенях Николая Николаевича встретил охранник с гладким, розовым, как у целлулоидного пупса, лицом. Ульянов сам распорядился, чтобы охрана в нынешних обстоятельствах была усилена.

– Доброе утро, Николай Николаевич.

– Доброе, – кивнул он в ответ и вошел в дом.

Тотчас навстречу ему поспешила женщина в форменном платье:

– Аркадий Борисович вас ожидает. Он в кабинете.

В холле второго этажа на Ульянова, едва успевшего подняться, наскочил огненно-рыжий парень, «дачный» секретарь Дробота и какой-то его дальний родственник. Парень был довольно бестолковым, но Аркадий Борисович чтил родственные связи.

– Ох, Николай Николаевич, ночью мы совсем не спали, искали что-то, все шкафы перерыли, а потом он меня выставил… – испуганным полушепотом сообщил рыжий.

И действительно, в кабинете шефа царил непривычный беспорядок. В беспорядке был и сам хозяин, сидевший на стуле посреди разбросанных по полу бумаг, бледный, всклокоченный, он выглядел то ли больным, то ли похмельным, хотя запаха не чувствовалось.

Ульянов кашлянул, давая знать о своем приходе:

– Аркадий Борисович, ты что ж, совсем не спал?

– А, это ты… проходи… – Дробот поднял на него красные, воспаленные глаза и метнулся к письменному столу.