Дробот нетерпеливо его перебил:

– Я уже объяснял, что при мне в машине Варвара ни-че-го не пила.

Ульянов согласно кивнул. Вчера, находясь в питерской прокуратуре, он сам настоял на беседе следователя с Дроботом, так сказать, предвосхищая события, и сам же их соединил по телефону.

– И все же, Аркадий, я вынужден повторить. Вспомни, может быть, у нее в сумке была бутылка воды?

– Я уже говорил. Я не помню! – устало отозвался шеф и добавил: – Мой водитель, кстати, тоже никакой бутылки не видел, а он посадил ее в купе.

– Что ж, исходя из этого, мы можем заключить, что снотворное Ливнева приняла в поезде. Тогда сразу возникает следующий вопрос: она сделала это сознательно или неосознанно? Возможно, и то и другое. И тут, кстати, подозрительным обстоятельством является то, что перед сном она не переоделась, а была как пришла, в пиджаке и брюках. Хотя обычно пассажиры переодеваются в какую-то более удобную одежду, которая как раз имелась у нее в чемодане.

– А ты не думаешь, что самое слабое звено в этой цепочке – проводник? – вдруг перебил Ульянова Аркадий с едва заметной усмешкой.

– Ковшова допрашивали дважды, второй раз это было при мне. Не знаю, Аркадий Борисович, не похоже, чтобы он что-то замалчивал.

– Постойте! В купе первого класса на столиках стоит минеральная вода, – вставил Верник.

– Так точно, – ответил Ульянов. – В купе Ливневой были две бутылки минеральной воды «Вереск», обе – неоткрытые. Ни на пробке, ни на бутылке отпечатков потерпевшей не обнаружено.

Дробот снял очки, потер глаза, задумался и после продолжительной паузы заговорил с внезапным раздражением:

– Нет, не то, Коля! Всё не то! Я знаю! Из личного опыта знаю, что любого человека можно подкупить и так обработать, что он полгорода отравит, а потом соврет на голубом глазу. Не мне тебе говорить, какие существуют методы! Людям Бакшеева они тоже известны. Неужели ты не понимаешь? Лично я уверен, что это убийство, что Варю убили! И пострадала она из-за меня! Потому что это моя Варя!

– Согласен, эту версию исключать нельзя, – спокойно отозвался Ульянов. – Мотив есть, и то, что казанские умеют работать филигранно, я признаю. Убить они могли. Но где факты? И потом, исходя из их логики, они бы наверняка оставили на месте преступления свой «привет». Помнишь? В назидание, так сказать, какой-нибудь небольшой «штришок», понятный лишь посвященным…

– Усложняешь ты! – не дослушал его Дробот. – Нет, Коля, это сигнал! Как ты не понимаешь! Этот сигнал мне из Казани прислали! Проводника обработали, не знаю как, но обработали. Ясно, что он ей в чай что-то подсыпал и теперь врет как сивый мерин.

– Проводника проверяли, как и всех пассажиров вагона СВ. Если настаиваешь, еще проверим. Он двадцать лет в РЖД работает. Так врать может только человек, прошедший специальную подготовку, либо гениальный актер.

– А почему бы и нет?! – вставил Верник. – Хотя постойте, сейчас во всех поездах ведется видеонаблюдение!

– Да-да, камеры. До них я еще не дошел, – согласился Ульянов. – К сожалению, запись видеонаблюдения нам мало что дала, так как камера установлена крайне неудачно. Вход в купе проводника виден четко. Остальная часть вагона с плохим обзором…

– Вот!!! – И Дробот стукнул кулаком по столу. – Вот тебе и доказательство!

– Во всем составе одно и то же доказательство?! – вздохнул Ульянов, которого все время перебивали, не давая договорить. – Дело в том, что камеры установлены неудачно везде, во всех вагонах плохой обзор. Делалось-то как всегда у нас делается, для галочки. Но копию я на всякий случай отдал ребятам в техотдел.

Николай Николаевич неплохо разбирался в людях, как он это сам называл – «просчитывал». Он полагал, что и шефа своего «просчитал» неплохо. Дробот – эгоцентрик и свято убежден в том, что все происходящее вокруг связано с ним и только с ним, как и гибель Варвары Ливневой. Однако версию «хорошо подготовленного, спланированного убийства» Ульянов считал ошибочной. Надо немного подождать. Ульянов также знал, что Аркадий Борисович всегда неохотно признается в том, что не прав, что ошибается, а если и меняет свою точку зрения, то не сразу. Лишь спустя некоторое время он вдруг сам заговаривает о предмете, из-за которого вышли разногласия, и, слегка перефразировав, веско озвучивает мнение оппонента, будто эта мысль в его собственной голове и зародилась.

– Ты, Николай, опять про факты долдонить будешь! А мне не надо никаких доказательств, я и без них убежден, что Варю использовали, чтобы заставить меня отступить. Кожей чувствую!!! Интуиция, понимаешь? – Дробот разозлился и почти сорвался на крик… – Тебе нужны доказательства, ну так ищи! Если людей мало, скажи! – Взглянув на большие настенные часы, Дробот резко поднялся из кресла. – А пока свободен. Вернемся к разговору позже. И ты, дядя Веня, тоже.

Мягкие толстые щеки Верника затрепетали, он поднялся и направился к выходу, Ульянов же на мгновение задержался:

– Кстати, Аркадий, тут еще кое-что важно. Судмедэксперт заявил, что реланиум – не тот препарат, который используют «отравители». Зависит от дозы, а доза у Ливневой не критическая. И все же летальный исход на сто процентов не гарантирован. Смерть наступает как следствие распространенной, но индивидуальной непереносимости организмом этого препарата.

Ульянов пришел домой поздно, дочка уже спала, дверь открыла Зоя Тихоновна.

– Вечер добрый, Николай Николаевич. А мы с Леночкой думали, вы еще в Петербурге, сегодня вас не ждали. – Женщина смущенно улыбнулась, похоже, она уже собиралась ложиться спать, так как была в халате, а на голове под косынкой дыбились бигуди. – Ужинать будете? Мы сегодня с Леной учились лепить пельмени. Налепили, наморозили. Не хотите попробовать?

– Ну, раз домашние, то попробую. Да вы не беспокойтесь, Зоя Тихоновна, я сам… – Ульянов снял плащ, разулся, огляделся. Всюду – порядок, чистота, ничего лишнего. Теперь, с приходом Зои Тихоновны, в его большой новой квартире так было всегда, а он все еще никак не мог к этому привыкнуть.

Зоя Тихоновна работала у них уже год. В одном лице и нянька, и гувернантка, и домработница, и репетитор. Интеллигентная, добрая, ответственная, очень аккуратная, в прошлом – учительница географии, ныне вышедшая на пенсию, – короче, «идеальная бабушка» за неимением родных.

Что бы Ульянов без нее делал!

– Нет-нет, как же это сам… – тотчас захлопотала она на кухне, одновременно рассказывая ему и про Ленкину школу, и про диспансеризацию в поликлинике, и про подружек из класса, приходивших в гости…

Ульянов слушал, ел, хотя и не был голодным, но пельмени были фантастические. В одной несуразно большой пельменине, которую, наверное, слепила Ленка, ему попалась пуговица, и он выложил ее на край тарелки.

– Ой, простите. Это мы в шутку… – усмехнулась Зоя Тихоновна. – Так, знаете, раньше делалось. Хорошая примета. Если вам попалась, значит, удача улыбнется, будет неожиданный, приятный сюрприз…