Однако внезапно через пару месяцев он возглавил ту самую краевую «Единую Россию» — злые языки говорили, с единственной целью: забрать этот пост у Бетонного Коли.

Документально доказать, где именно поселился канцлер краевой партии власти, никто из местных СМИ не смог. Но общим местом стало убеждение, что Ружинский засел на тех самых нижних этажах «Excellence», про которые стали ходить ещё более нехорошие слухи.

Фитнес-центр, похожий на застрявший в порту океанический дредноут, казался теперь самолётом судного дня, бункером, из которого одна часть «Норникеля» готовится нанести ядерный удар возмездия по другой. Именно здесь отныне планировались избирательные кампании, и именно в нижний фитнес выстраивалась очередь желающих избираться даже в самый задрипанный сельсовет.

Тем временем «Excellence» верхний, он же явный, стал ещё придирчивее допускать клиентов в спортзалы, к казавшимся теперь совсем уж бутафорскими тренажёрам. Были введены разноцветные карты допуска, в том числе и для персонала, которые позволяли попадать только в одну определённую зону. Подземные этажи обзавелись биометрическими сканерами, а стеклянные глаза камер обсыпали внутреннюю империю частой пузырчатой сыпью. В прессу несколько раз, не исключено, что и в воспитательных целях, просачивались истории о том, как сурово караются нарушители цветовой субординации. Комплекс перешёл на осадное положение. Идея попасть в него с улицы и без приглашения была смешна.

У Никиты к тому же не было плана. Точнее, у него был план, который нельзя было считать планом даже из жалости. А ведь в своё время Никита сумел придумать, как пробраться на военную комиссию округа по дедовщине — у Никиты потом ещё долго выясняли, в самом ли деле он соврал, что является сотрудником (выдуманного) КЧН, и где он мог получить удостоверение спецслужбы. А одно из внеплановых заседаний крайизбиркома, на котором перелицовывались протоколы, он записал, разобрав розетку в соседнем кабинете (скандал был, кое-кого выгнали с работы, но результаты не отменили).

Подходя к дредноуту «Норникеля» со стороны улицы Профсоюзов и раздумывая над этой ещё одной нелепостью расположения «Excellence», лучший краевой дебютант имел редкую за последние недели пустоту в голове. Её уравновешивало только совершенно иррациональное ожидание, будто Ружинский наверняка всё решит. Всё поймёт и отрегулирует. Достаточно к нему прорваться. А для этого подойдёт любой способ, даже просто повернуться к камере и кричать: Владимир Петрович, я Никита Назаров, насчёт Лены! Впрочем, это всё же на крайний случай.

У входа Никита задерживаться не стал. Чем дольше мнёшься, тем вернее тебя остановят ещё на подступах. Собрал равнодушное лицо, глядя мимо всего сразу, толкнул дверь.

Из внутренностей космического фитнеса ударил божественный суперэлектрический свет, выжигая серый осенний воздух, которому открыл путь Никита. Казалось, если подержать дверь открытой, это неудержимое сияние вырвется на свободу и покатится по всему городу, меняя темень на свет, минус на плюс, и даже, может быть, губернатора на что-нибудь полезное в хозяйстве.

Вот какой он — Гудвин, Великий и Ужасный, подумал Никита. Такой, что хочется сощуриться от нестерпимости его сияния и радостно заорать. Дебютант остановился около входного турникета и приготовился звать охрану, но к нему уже плыла улыбающаяся русоволосая фея в голубом.

— Здравствуйте, Никита! — звонко прокричала она издалека. — Ждём вас!

Великий и Ужасный сидел за простым, геометрически лаконичным столом. На этом, впрочем, вся простота кабинетной обстановки и заканчивалась. Слева на хозяина «Excellence» смотрел кастомизированный — фиолетовый с металлическим отливом и зелёным фирменным яблоком — экран «Мака». Справа пялилась глазами-дырами глиняная (а может, каменная) фигурка какого-то звероподобного людоедского божества с растопыренными когтистыми лапами. За спиной Ружинского помещался огромный — Никите никогда не приходилось такого видеть — во всю стену аквариум. Причём это был не стеклянный прямоугольник системы насыпали-в-воду-песка, а целый коралловый риф, сложно устроенный: с пустотами, пещерами и каким-то огнями святого Эльма в глубине — целая Атлантида, из которой то тут, то там выглядывали разноцветные рыбьи бошки.

Стоило взглянуть в сторону аквариума, как остальная комната размывалась и утекала в подпространство. Видимо, так и было задумано.

Спрятанный среди подводных чудес Ружинский приветственно чуть наклонил голову и указал рукой садиться. Кресел перед ним было два: белое и чёрное — с одинаковыми высокими спинками, в которых будто бы гигантские короеды прогрызли многочисленные ходы.

Никита сел играть белыми.

— Здравствуйте, Владимир Петрович, — по возможности уверенно произнёс он, хотя никакой уверенности как раз не было. Наоборот, внимательный безэмоциональный взгляд отшельника не давал особых надежд на обеспокоенное отцовство. Разве что он, как всегда, не захочет отдавать своё.

— Проблема в том, — внезапно заговорил Ружинский высоким, несколько театральным тоном, — что теперь, когда вы пришли сюда, Никита, в Большом Вигваме будут думать, что это я заказал ваш текст.

Хозяин демонстрировал осведомлённость. Хозяин плевал на церемонии. Хозяин хотел произвести впечатление — и, конечно, производил.

— В Большом Вигваме? — переспросил Никита.

Ружинский криво улыбнулся, отчего на его лице стал отчётливо заметен червячный шрам под левым глазом.

— В Сером Доме. Там, где сидят эти мудаки в перьях.

— Ага. Теперь, говорите, когда я пришёл? Хотите сказать, за вами наблюдают? Или за мной?

— И за мной, и за вами, — Ружинский тихонько рассмеялся. — Два администратора бегали стучать Глушникову. Ну вот куда это годится?

Никита хотел уточнить, как складывается дальнейшая жизнь тех администраторов, но дальновидно промолчал.

— Хрен с ними, — сказал он, — пусть думают, что я с вами консультируюсь. Но вообще я по другому поводу.

— Хм, — сказал Ружинский, — ну, может, вам и хрен, а мне это добавит… — он перебрал пальцами в воздухе. — Но ладно, — согласился он с предстоящими потерями. — Самое время спросить, какой у вас повод, правда?

Никита кивнул.

— Я не знаю, в курсе ли вы… наверняка в курсе… но я так… на всякий, — он вдруг совершенно смешался, не зная, как говорить про Ленку и свои с ней отношения. И нужно ли про отношения. Твою мать, какие отношения, когда она в руках у каких-то синих скотов! — Лена исчезла! — просто сообщил он.

— Какая Лена? — будто бы не понимая, приподнял недоумённую бровь Ружинский.

— Какая может быть Лена, — замешкавшись от того, что Ружинский валяет ваньку, сказал Никита, — ваша дочь.

Ружинский провёл рукой по волосам, блеснул стоматологически-рекламными зубами и чуть заметно наморщил нос.

— Дочь? — попробовал он на вкус это слово. — Вы в своём уме? Моя дочь очень далеко отсюда.

— Я понимаю, у вас могут быть… какие-то сложности в общении, — проявил «осведомлённость» Никита, — Лена упоминала. Но я хотел бы просить вас сейчас, когда ей, может быть…

— Какая Лена? — наклонившись в сторону Никиты, повторно поинтересовался Гудвин-Ружинский. — Вы вообще знаете, как