Другое свидетельство размаха и последствий боевых действий с 1459 по 1461 год проистекает из необычайной находки — обнаруженного в 1996 году массового захоронения на месте битвы при Таутоне. В могиле сохранились останки по крайней мере 37 человек, павших в этом бою или умерших сразу после него. Анализ костей позволяет сделать вывод, что средний возраст павших составлял около тридцати лет — где-то лет на пять старше, чем обычно для солдат армий тех времен. Это были очень разные люди, что указывает на их происхождение из разных слоев общества. Среди них попадались воины особо крепкого здоровья и могучего сложения: «Эти индивиды… происходят из всех ниш средневековой жизни, они разного возраста и среднего роста, в равной степени как есть и некоторые высокие» [162]. Погибшие получили жуткие ранения. Все, кроме одного, похоже, умерли от ударов в голову, при этом раны от метательного оружия обнаружены только у двух. Как считается, обнаруженные где-то в километре от основного места сражения тела принадлежали солдатам войска Ланкастеров, которые побросали оружие и стащили с себя доспехи, чтобы спасаться бегством налегке, в процессе чего были настигнуты и безжалостно убиты победителями из армии йоркистов. Такие сцены вряд ли можно назвать уникальными. После сражения при Хексеме в 1464 году относительно незнатные сторонники Генриха VI были казнены вместе с аристократами. По крайней мере этим людям и их семьям вряд ли послужили бы утешением хвастливые разглагольствования Эдуарда IV об обычае «щадить простой народ».

Степень вовлечения простого народа в конфликт между 1469 и 1471 годами тоже нельзя определить более или менее достоверно. Однако ясно, что в 1471 году уполномоченные по проведению военного набора сумели собрать на поле битвы несколько тысяч человек. Автор «Пришествия короля Эдуарда IV» вспоминает, как против государя, недавно высадившегося в Йоркшире с небольшим отрядом сторонников, выступил полк местных призывников, числом 6000–7000, собранных как раз военными комиссионерами и возглавляемых тамошним дворянином и викарием. Эдуард сумел избежать боя, убедив противника заявлением, будто вернулся в Англию лишь истребовать принадлежащее ему по праву рождения герцогство Йоркское. В следующем месяце, при Барнете, войско Йоркской партии насчитывало, по всей вероятности, менее 9000 человек (в том числе 3000 человек, набранных Уильямом, бароном Гастингсом, из имений в Ланкастерском герцогстве на севере центральных областей), тогда как армия Уорика, скорее всего, численно несколько превосходила оппонента. Если верить одному хронисту, жизни с обеих сторон лишились 4000 человек. Размер войск при Тьюксбери в мае был, похоже, и того меньше: не более 6000 у Йоркской партии и значительно меньше — на стороне королевы Маргариты[163].

Вне зависимости от количества участников, однако, кампании 1471 года требовали усиленной мобилизации военных ресурсов королевства, пусть и не столь масштабных, как десятью годами ранее. Сколь многие из рядовых горожан и селян надевали доспехи и были готовы сражаться и умирать — совсем иной вопрос. Вместе с тем если свидетельства Филиппа де Коммина и заслуживают доверия, то 1471 год стал свидетелем отказа Эдуарда IV от прежнего подхода — щадить представителей простонародья. Как при Барнете, так и при Тьюксбери участники Йоркской партии сотнями убивали простых солдат, воевавших за Ланкастеров, ибо Эдуард мстил «за великое в народе благоволение к графу Уорику» [164].

К 1485 году количество представителей всех классов, готовых сражаться и умирать в гражданской войне, сократилось до жалкой кучки в сравнении с 1461-м. Общее число в сражении при Босворте не превышало 10 000 бойцов, причем крупные отряды, прежде всего дружина Генри Перси, графа Нортумберленда, так и простояли без дела до окончания основных событий битвы. Возникшие у Ричарда III сложности с привлечением поддержки хорошо документированы: уполномоченные по призыву вели мобилизацию неспешно, а крупнейшие подданные короля запаздывали со сбором дружин. Полидор Вергилий утверждает, будто люди массово дезертировали из войска Ричарда накануне боя. По мнению Гудмена, кампания в августе в любом случае не пользовалась бы популярностью из-за уборки урожая, но если дело обстояло так, то можно констатировать факт еще большего отдаления народа от политики [165].

Если с комплектованием королевских войск возникали сложности, то положение Генриха Тюдора можно назвать еще более печальным. Никто не рвался под его знамена во время марша из Милфорд-Хейвена, а попытка заручиться гарантиями верности братьев Стэнли не встречала твердого «да». В сложившихся обстоятельствах Генри вынужденно полагался на небольшую группу тяжеловооруженных всадников, бывших с ним в изгнании с 1483 года, и, вероятно, на тысячу французских наемников. Ричард, со своей стороны, рассчитывал главным образом на воинов из ближнего круга, своего двора и тех, кого привел на поле герцог Норфолк. Сыгравшее решающую роль вступление в боевые действия сэра Уильяма Стэнли лишь подчеркивает скромность масштабов битвы при Босворте. По самым смелым подсчетам, в ключевом сражении Войны Алой и Белой розы участвовало менее 10 000 человек, действительно скрестивших между собой оружие.

Хотя идти в бой и, возможно, умирать за политические принципы или в силу верности сеньору для многих становилось будничным, привычным делом в ходе Войны Алой и Белой розы, политическая смута XV столетия способствовала возрастанию и других форм насилия. Иными словами, гражданская война служила хорошим прикрытием для сведения личных счетов и для спонтанных, не вызванных давней враждой злодеяний. Парламент 1472 года признавал разрушительный эффект войны. Выступая с обращением на открытии заседания, епископ Рочестера Ричард Алкок заявлял, что, хотя Генрих VI, «источник больших бед и долгой болезни этой земли», уже умер, «многие великие занозы и гнойные раны» по-прежнему остались не изжитыми, и множество «мятежного люда» предавалось, как и ранее, грабежу и притеснениям простого народа [166]. Парламентарии обсуждали различные печальные происшествия недавнего времени, такие как убийства Джона Глина в Корнуолле, Ричарда Уильямсона в Йоркшире и распря между Талботами и Беркли в Глостершире. Насилие в позднесредневековой Англии носило чуть ли не характер эпидемии, однако политические передряги, очевидные с 1450 года, придавали новые формы и оттенки преступлениям и беспорядкам. Убийство важных персон, например епископа Чичестера Моленса в январе 1450 года или законоведа из Уэст-Кантри Николаса Рэдфорда в 1455-м, рассматривалось как показатель недееспособности королевского правительства и неестественности внутриполитической смуты.