Вряд ли стоит сомневаться, что в 1450-х и 1460-х годах добрая часть политически значимых подданных была готова рискнуть жизнью и имуществом, приняв участие в гражданских войнах. Наиболее справедливо это соображение в отношении нобилитета. Данные Колина Ричмонда показывают размах вовлечения знати в конфликт, в особенности в 1459–1461 годах. У Ладфордского моста, к примеру, шесть баронов встали плечом к плечу с герцогом Йоркским, а в стане Ланкастеров находился ни много ни мало двадцать один вельможа. При Сент-Олбансе в феврале 1461 года двенадцать баронов Йоркской партии сошлись в битве с пятнадцатью или, вероятно, семнадцатью пэрами из лагеря Ланкастеров, а при Таутоне не менее двадцати одного барона из лагеря Ланкастеров скрестили оружие по меньшей мере с девятью сторонниками Йоркской партии.

Минимум 58 из 70 человек, получивших персональные приглашения прибыть на заседания парламента или удостоившихся возведения в высший сословный ранг в период между 1459 и 1461 годами, играли активную роль в ходе Войны Алой и Белой розы. Более того, они обычно командовали на передовой. Четырнадцать из тридцати шести пэров — приверженцев Ланкастеров — погибли в боях или были казнены вскоре после поражения и плена; пятеро из двадцати двух баронов Йоркской партии лишились жизни при аналогичных обстоятельствах [156]. Макфарлейн несомненно прав в замечаниях о том, что сама по себе Война Алой и Белой розы привела к угасанию лишь очень немногих аристократических родов, но сражения на временном отрезке с 1459 до 1461 года явно сильно проредили высший нобилитет: менее чем за два года парламент недосчитался более четверти членов палаты лордов.

Степень вовлечения мелкопоместного дворянства в 1459–1461 годах на самом деле тоже впечатляет. По Ричмонду, именно их участие на стороне Йоркской партии склонило чашу весов в пользу Эдуарда IV. Точные данные установить невозможно, но, как показывают акты парламента 1461 года о лишении приверженцев Ланкастеров всех прав состояния и другие свидетельства, по крайней мере 32 человека из членов палаты общин при Генрихе VI находились в стане Ланкастеров на поле битвы при Таутоне, и по крайней мере пятнадцать (число почти наверняка заниженное) выступили на стороне Эдуарда IV. Катастрофическое поражение Ланкастеров, безусловно, дорого обошлось мелкопоместному дворянству из числа вышедших на поле брани сторонников Генриха VI. Такие вассалы Невиллов, как дворянин из Нортумберленда Джон Бер, и слуги Перси вроде Бертрамов и сэра Томаса Кракенторпа (вероятно, произведенного в рыцари графом Нортумберлендом накануне битвы), сложили головы в бою плечом к плечу со своими баронами при Уэйкфилде и Таутоне. Еще 42 рыцаря и мелкопоместных дворян из партии Ланкастеров были казнены после сражения.

Потери среди сторонников Йорков явно ниже (один из самых знаменитых примеров — кентский эсквайр Роберт Хорн), но никак не подлежит сомнению большое количество рыцарей и мелкопоместных дворян в армиях Эдуарда IV. Несколько человек — к примеру, те же Джон Говард (позднее герцог Норфолк), Уильям Гастингс, Уолтер Блаунт и Хамфри Стаффорд — были произведены в рыцарское достоинство сеньорами Йоркской партии и сражались в битвах 1459 и 1461 годов; они особая статья в ближнем круге Эдуарда и политической верхушке Йоркской партии в Англии. Воздействие и кровавый след гражданской войны, в особенности периода от битвы при Уэйкфилде до столкновения при Таутоне, не следует недооценивать. От 28 000 до 38 000 погибших в Вербное воскресенье 1461 года в рассказах их современников — несомненно, преувеличенная цифра; в то же время такие заявления хронистов служат риторическим приемом, призванным подчеркнуть ужас от произошедших событий.

Поэтому, возможно, утверждения комментаторов тюдоровской эпохи (например, сэра Томаса Смита), что Война Алой и Белой розы выкосила английскую аристократию, не столь далеки от истины, сколь сегодня принято думать. След 1459–1461 годов пережил в национальном сознании само столетие и не изгладился полностью даже с наступлением следующего века, а кровопролитие, продолжавшееся до поражения последних и самых непоколебимых приверженцев Ланкастеров при Хексеме в 1464 году, возможно, послужило многим представителям аристократии сигналом воздержаться от политики в новом витке конфликта в 1469 году. Поучительно сравнить данные профессора Ландера. Всего четверо пэров (граф Оксфорд и бароны Фиц-Хью, Скруп Болтон и Уиллоуби, он же Роберт Уэллс) сражались на стороне графа Уорика в 1469–1470 годах, и только семеро (графы Девон, Пембрук, Риверс, Нортумберленд и Эрандел, бароны Гастингс и Огл) выступили на стороне короля. Джон Типтофт, граф Вустер, был казнен по приказу Уорика в 1470 году. В 1471 году лишь восемнадцать пэров фактически приняли участие в сражениях при Барнете и Тьюксбери (десять за Ланкастеров, восемь за Йорков).

На деле многие пэры в 1471 году не имели выбора: Уорик, как и его вчерашний соперник, Генри Бофорт, герцог Сомерсет, бился за собственную жизнь; так же обстояло дело и со сторонниками Эдуарда IV вроде Уильяма, барона Гастингса, или брата короля Глостера. Многие, однако, предпочитали сидеть дома. По Ландеру, подобное безразличие произрастало в основном из проводимой Эдуардом политики, в особенности из предпочтений, оказываемых им шуринам из семейства Вудвиллов и довольно неблагодарного отношения к Уорику; но и это в полной мере не объясняет «поразительный» отказ знати от участия в политике [157].

Уклонение от политики особенно ярко проявилось в 1485 году. Только шесть вельмож точно сражались за Ричарда III при Босворте, еще шесть, вероятно, находились в его лагере. Даже те, кто выиграл от королевского патронажа, как барон Скруп Болтон, или те, кто находился в непосредственной вассальной зависимости от Ричарда, будучи его слугами как герцога Глостера (например, граф Нортумберленд), не встали плечом к плечу с ним в последнем бою. Всего менее четверти лордов парламента вышло сражаться за своего короля. Собравшаяся вокруг Тюдора партия и того скромнее: опальный граф Оксфорд, дядя Генриха герцог Джаспер Бедфорд, барон Джон Уэллс и, вероятно, барон Томас Стэнли (хотя вступление в дело людей Стэнли под началом его брата, сэра Уильяма, стало решающим). В 1487 году список знати на стороне Генриха VII в сражении на Стоук-Филд выглядит немного лучше: герцог Бедфорд, графы Девон, Кент, Оксфорд и Шрусбери, виконт Лайл и от четырех до девяти баронов. В рядах мятежников стояли граф Линкольн, а также виконт Фрэнсис Лоуэлл и, вероятно, старый рубака барон Скруп Болтон.

Словом, подавляющее большинство английских пэров среди участников отсутствовало. Но действительно ли пример нобилитета позднего XV столетия отражал позицию аристократии в широком смысле слова, утратившей воодушевление или даже способность к активной роли в войне, будь то гражданский конфликт или кампания против шотландцев или французов? Было бы ошибкой делать вывод, будто нежелание лезть в политику свидетельствовало о снижении воинственности у вельмож или у аристократии в целом. Воинский идеал продолжал определять взгляды нобилитета и в XVI столетии, и воевать за государя к концу XV века означало нести самую почетную службу, какую только может исполнять дворянин. Двадцать три пэра с готовностью откликнулись на зов Эдуарда IV принять командование отрядами в ходе его французского похода 1475 года, а в 1492 году восемь графов, один виконт и шестнадцать баронов сопровождали Генриха VII в экспедиции против Булони. В царствование Генриха VIII процент участников войны достиг еще больших значений: в 1513 году двадцать три пэра состояли во Франции лично при короле, а трех других представляли их старшие сыновья; кроме того, один командовал на море, а еще девять воевали с шотландцами.