с мебелью и обустройством дома, искать простые и легкие – главное, недорогие – идеи для воплощения. Купила декор – и еще больше вариантов отложила на будущее, акцентные мелочи для ванной и кухни, багет для картины в большую комнату, небольшие рамки для спальни. Обновила швабру с отжимом и порадовалась – больше не надо наклоняться, чтобы помыть пол.

Диван менять дорого («Уже староват», – как-то сказал папа, и Саша, испугавшись, что он пойдет и купит ей новый диван, быстро ответила: «Я уже придумала, что сделать»), но убрать катышки, кинуть яркий плед и подушки – было в самый раз. Она присмотрела новый стол на кухню, и, конечно, очень хотелось стулья, но на них пока денег не хватало.

Жажда изменений – даже не жажда, а скорая возможность, близость этих изменений двигала, запускала события.

И вот как, оказывается, выглядят взрослые отношения, размышляла Саша. Оба говорят и говорят о краске и плинтусах, о плитке в ванной, о столе и стульях, а потом вдруг обнаруживают, что уже несколько минут как занимаются сексом как старые супруги Одно сливается с другим, и хотелось бы верить, что и одно и другое ничуть влечение не портит, ну, увлеклись, забылись, и что с того? но, может, слишком рано, слишком быстро, не находишь?

Серьезные отношения и держались на общих делах. В отличие от отношений-качелей, на которых она никогда не умела качаться.

* * *

– Да, действительно, – засмеялась Инна, когда в четверг Саша рассказала про отношения. Они ехали в машине, за город. – Иногда бывает, но мы научились дозировать такой быт. Он засасывает – и вот ты уже ненароком вспоминаешь, что секса не было месяц, а то и три. А что тебя так напрягает? Что он каждый день приезжает?

– Не знаю. Напор. И что все слишком быстро происходит. Я за эту неделю, что папа тут, толком и не училась даже, на курсе сплошные долги по работам и пропуски. Меня это бесит. Хотя, конечно, папе я рада, да и Диме, но как-то это все нужно совмещать. Такое ощущение, что я наконец иду по правильной дороге, а кто-то все мешает и мешает.

– Договорись, скажи, что не можешь вечерами.

– Он приходит с работы и хочет быть со мной. А у меня только после девяти начинается учеба.

– Пусть Дима приезжает несколько раз в неделю.

– Пока не говорю, боюсь оттолкнуть. У нас все только-только начало стабилизироваться.

– Ты хочешь жить одна? – внимательно посмотрела на нее Инна.

– Я хочу вылечить Даню, сама принимать решения, хочу сама отвечать за свою жизнь. Хочу выучиться и работать. И любить хочу, конечно, хочу.

страшно: опустит руки – и никто не поддержит, да и не должен, и она разобьется, не одна, с Даней, а он падать на руки и ноги не умеет, он если упадет, то…

– Вот у тебя теперь слишком, – заметила Инна. – То недо, то пере. Хотя я понимаю, когда человек важен, гоняешь и гоняешь в голове.

– Может, мне страшно, что мы – я и Даня – привыкнем к Диме, а он уйдет? – такую банальность Саше даже не хотелось проговаривать, но вылетело, не удержала.

– Все когда-нибудь уходят. И делают больно другим. Что теперь, красавцами разбрасываться, что ли?

Саша улыбнулась, Инна пыталась ее подбодрить.

– Нет, время красавцев собирать.

– То-то же.

Они подъехали к дому, ворота уже были открыты, Инна посмотрела на встречающего их мужчину.

– А с Женей же ты еще не знакома, – вспомнила она.

– Еще нет.

– Странно. Мы с тобой будто дружим давно.

И они обе улыбнулись. Закрутились в обычном, восхитительном, бытовом.

Инна припарковалась и пошла обсудить что-то с мужем. Саша достала и разобрала коляску, аккуратно перенесла в нее Даню, вытащила вещи. Она впервые планировала такую долгую – трехдневную – поездку и целиком набила рюкзак и детскую сумку.

– Давай помогу, – сказал Женя совсем рядом.

– Спасибо. Приятно познакомиться.

– Да. Проходи. Располагайся.

И быстро ушел в дом. Но так же быстро вернулся, чтобы забрать пакеты с продуктами. Инна попросила мужа откатить коляску с мальчиком на веранду, а сама провела Сашу по дому, показывая, где что лежит. После они вернулись в цветочный садик, куда выходила кухня-гостиная. Маша играла с сидящим в коляске Даней.

«Приехали?» – написал Дима.

Саша выслала видео «мам-мам-мамкающего» мальчика.

«Красивый у вас там фон)», – ответил Дима и прислал себя, в порванных рабочих штанах. А потом папу, в штанах получше, но с клювом вытянутыми коленками. Они уже начинали подготовительные работы.

А Саша, сквозь стекло дома, видела, как Женя включил настроение в колонке оно быстро разлилось по всему дому и начал двигаться. Он энергично делал все. Бегал, разжигал мангал, открывал холодильник, закрывал холодильник, искал нужные специи, доставал овощи, резал-резал, жарил мясо. Готовился их кормить.

Иннин муж, при всей своей неординарности, тонком, но не худом, пластичном и где надо подкачанном теле, на лицо показался Саше несимпатичным. Обаятельным и стильным – да. Привыкая, она присматривалась: пухлые губы, ровные ухоженные зубы, зеленые глаза. Она моргала, соединяя эти отдельно красивые части лица в одно целое, но общая картина все же не собиралась, не схватывалась. Мираж проходил, части друг другу не подходили.

но разве хорошо лишь то, что подходит?

Когда дети уснули, взрослые немного посидели, поговорили о работе, быте, ремонте. Инна вспоминала, как они строили дом, и закатывала глаза. Женя Сашу удивлял, она никак не могла к нему привыкнуть: то он резковато, отрывисто критиковал еду, которую сам для них приготовил, то уже через секунду увлеченно рассказывал о последних научных открытиях а Дима любил говорить о планетах, пока она оттирала сковородку после ужина Она почувствовала себя свободнее, когда минут через сорок Иннин муж тактично ушел «доделать дела перед отпуском».

Даня заворочался на втором этаже, закряхтел из автоняни, и Саше пришлось подняться в спальню.

– Подожди меня, – попросила она подругу, прежде чем уйти.

– Подожду.

О чем Инна думала все полчаса – или больше? – Саша не знала. В наполненной черными тенями комнате она все гладила и гладила Даню по спинке, и в груди что-то сдавливало, и так хотелось вздохнуть свободно, хмыкнуть, гаркнуть, но вздохнуть. Но не получалось. Что-то стояло. Застряло.

Когда она спустилась, то в гостиной подругу не нашла. Та перебралась в кресло на веранде, уютно завернувшись в плед, держа на коленях тарелку с закусками, а в руке бокал.

– Тащи свой, подолью, – и показала на стоящую на настиле бутылку, справа от кресла. – И плед захвати, на диване остался.

– Сейчас.

Устроились. Молчали. И так было хорошо молчать, так хорошо было Саше думать о том, как же вздохнуть свободно как же, как что она боялась, что Инна что-то скажет и разрушит неплотную мысль.

– Знаешь, Саш, я не говорила, но сейчас постоянно думаю о взрослении.

– В смысле? Ты молода и хороша, переставай о таком вообще, – отмахнулась Саша.

– Нет. Я все думаю о том, как Маша, моя Машутка, станет женщиной.

вздрогни

– У нее уже волосы на лобке растут, представляешь? Скоро и месячные могут начаться. Я помогаю ей мыться и все признаки скорой половозрелости вижу, и каждый раз мне и страшно, и я хочу отвернуться, но отвернуться не от Машеньки, а от этого постоянного напоминания о новых проблемах, о новой боли. Мне иногда не хочется, чтобы она взрослела.

К такому разговору никто Сашу не готовил. Но Инне нужно было говорить, а ей – подругу слушать. И она сидела не шелохнувшись. Так правильно.

– И психологи, может, и сказали про отторжение собственного тела, собственной сексуальности, но нет, я знаю, что нет. Правда, про это я со своим психологом еще не говорила. Пора.

– А что, ты думаешь, это может быть?

– Мне больно думать, что ее обидят. Но, конечно, ее обидят. Захотят обидеть, воспользоваться, задавить, прикрываясь ее недостатками. А она хоть и будет наученная, сильная, может опустить броню и… Больно представлять, что однажды она захочет секса и сможет его получить, да, тоже не без выбора и моральной боли, но сможет. И этот секс будет и радостью, и постоянным напоминанием о ее неполноценности.

и ритмичной песней об отсутствии, вечном отсутствии, несовершенстве физического

В груди заныло еще сильнее, и боль стала пронзительной, невыносимой, но удивительно Саша уже не хотела унимать