«перитонит», что её уже осмотрел профессор Керопьян и диагноз этот не подтвердил. Обнаружилось сильное маточное кровотечение, значит, имелись основания подозревать внематочную беременность или искусственный аборт. Для консультации был приглашён профессор Вачнадзе, заведующий кафедрой гинекологии. Он тоже осмотрел больную и положил её в своё отделение.

Через несколько минут после этого Борис уже явился в палату, где лежала его Катя. Боли, которые причиняли ей такие невероятные страдания, прошли, она чувствовала себя опять чуть ли не полностью здоровой. Увидев входящего Бориса, она попыталась присесть на кровати, но находившаяся в палате сестра строго на неё прикрикнула:

— Больная, вы забыли, что сказал профессор Вачнадзе? Две недели лежать на спине, не вставая! Или вам опять хочется под нож попасть, теперь уже к другому профессору? Лежите спокойно!

Тем временем Борис подошёл к кровати, на которой лежала жена, и тоже потребовал, чтобы она не шевелилась. Сестра, думая, что Алёшкин — кто-нибудь из дежуривших студентов-кураторов, ещё раз подтвердила распоряжение Вачнадзе:

— Вот, слышите, и молодой доктор тоже говорит, лежите спокойно.

С этими словами она вышла из палаты.

Катя набросилась на Бориса с вопросами:

— Ты Андрея и Митю видел? Разговаривал с ними? Зачем они приехали, просто в гости? Ты их покормил? Там на сегодня еда есть, а на завтра скажи Меланье, пусть купит и приготовит. Деньги там, в комоде, ещё есть немного. Ну а если не хватит, сходишь в «Круглик» и по моему больничному листу получишь. Вот от Нины что-то давно нет, ну, да ей ведь теперь не до нас, у неё своя семья образовалась. Да, а как с экзаменом-то?

— Отлично!

— Ну, я так и думала. Ты ведь у меня молодец! Да и я тоже почти совсем здорова. Я думаю, что дней через пять дома буду. И чего это сестра придумала — две недели лежать? Да разве я пролежу? Я от одного лежания заболею!

В перерыве между Катиными фразами Борис сумел кое-как объяснить ей, что с родственниками он поговорить пока не успел: узнав о её болезни, немедленно отправился в больницу. Завтра он её навестит, принесёт ей продуктов, а в понедельник поговорит с Вачнадзе и всё как следует узнает.

— А пока, — сказал Борис, — надо строго выполнять то, что он приказал. Вачнадзе зря не скажет.

Поцеловав свою Катюшу, Борис вышел из палаты. Домой он возвращался уставший и голодный, но уже значительно более успокоенный. Пока он сидел у Кати, успел прочитать на температурном листке, висевшем на её кровати, диагноз заболевания, который ей был поставлен уже в гинекологической клинике самим профессором Вачнадзе, — «острый двухсторонний аднексит», воспаление яичников. Заболевание это было тоже достаточно серьёзным и требовало длительного лечения, а иногда и вмешательства хирургов-гинекологов, но оно непосредственно жизни больной не угрожало. Самое главное, чем оно могло навредить впоследствии, это привести к бездетности. Очевидно, воспаление явилось следствием того, что апендэктомия делалась в неподходящий период, как деликатно выразился Керопьян, то есть, попросту, во время менструации, что тогда считалось серьёзным противопоказанием. Между прочим, как впоследствии узнал Алёшкин, у профессоров Керопьяна и Вачнадзе по поводу этого случая были довольно большие разногласия.

Домой Борис вернулся часов в восемь вечера. Уже темнело. Меланья успела принести Майю, накормить детей и гостей, и маленьких даже уложить спать. Когда Борис входил в кухню, она уже укутывалась в свой большой шерстяной платок, с которым, кажется, не расставалась ни зимой, ни летом, и собиралась уходить домой. Борис достал деньги из комода, дал ей и, так как следующим днём было воскресенье, и он намеревался весь день провести дома, то попросил её только сходить в магазин и на базар, купить и принести продукты. Обед он решил сварить сам, также и понянчиться с детьми. Борис просил Меланью в понедельник прийти утром пораньше, чтобы отнести Майю в ясли, отправить Элу в школу, а Нину в детсад. Ему в этот день предстояло сдавать последний экзамен, а перед этим хотелось поговорить с профессором Вачнадзе.

Проводив Меланью, Борис подсел к кухонному столу, за которым сидели Андрей и Митя. Они уже пообедали и поужинали, и сейчас, в ожидании Бориса и известий о Кате, разговаривали о разных семейных делах. Перед ними стояла наполовину опорожнённая бутылка водки и два стакана. Когда Борис, налив себе из стоявшей на плите кастрюли борща, уселся за стол, гости стали настаивать, чтобы он тоже выпил водки. У него не было абсолютно никакого желания, но пришлось всё же выпить налитые полстакана, затем он с жадностью принялся за еду.

Наевшись и закурив, Борис с большим интересом выслушал рассказ Мити о его приключениях, мы о них уже знаем. Рассказывая о том, что ему пришлось пережить, Дмитрий Яковлевич Сердеев подливал да подливал себе из бутылки, и к концу его рассказа она опустела. Правда, он предлагал налить и Андрею, и Борису, но те категорически отказывались. Следует отметить, что оба они почти никогда не пили ни вино, ни водку. Если иногда и опрокидывали одну-две рюмки, то только по каким-нибудь торжественным случаям, да и то в самое последнее время. У Андрея перед глазами был пример его отца, который своим пьянством, по существу, развалил семью, сделал несчастной мать, и поэтому как к пьяницам, так и к самой водке у него выработалось какое-то инстинктивное отвращение.

Борис ещё хорошо помнил то время, когда он сам голосовал за исключение из комсомола тех, кто выпил хотя бы рюмку водки. Да и во всей семье Алёшкиных отношение к спиртным напиткам было резко отрицательное, поэтому в компании после одной-двух рюмок он от дальнейших угощений отказывался. К тому же слишком свежим был в его памяти случай, когда, поддавшись на уговоры приятелей, он напился так, что не только потерял своё достоинство, но совершил такое преступление, такой проступок, так оскорбил свою Катеринку, что запомнил это на всю жизнь.

Совсем иначе было в семье Сердеевых: без водки у них, собственно, не проходило и дня. Дмитрий Яковлевич, как и его братья, привык всё свободное время проводить за выпивкой. Отдых, праздник без вина для них был не праздник. Впоследствии это очень тяжело отразилось не только на самом Дмитрии Сердееве, но и на его сыновьях. Но в описываемое нами время, когда Митя был ещё сравнительно молод, своё пристрастие к водке он объяснял так:

— Если бы вы, — говорил он, обращаясь к Борису и Андрею, — испытали то, что испытал я!.. Если бы вы видели ту оборотную сторону медали, которую видел я, вы бы не так ещё