Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Борис, уже почти не слушая сестру, быстро подошёл к двери палаты и, открыв её, почти нос к носу столкнулся с профессором Керопьяном. Тот, не давая ему открыть рта, спросил:
— Ну, как там у вас? Всё сделали? Кровь перелили?
— Да, да, — торопливо ответил Борис, — а здесь что?
— Острый катаральный аппендицит, вырезал собственноручно. Кажется, всё в порядке, пройдите к ней, а то она волнуется, но только, чур, долго не задерживаться, а я пойду, посмотрю вашу пациентку. Вот и проверим работу друг друга, — насмешливо закончил Керопьян.
Пропустив профессора, Борис вошёл в палату и сразу же среди шести коек увидел ту, на которой лежала его Катеринка. Она была бледнее, чем обычно, лежала на спине и бодро улыбалась ему. Борис подошёл к ней, нагнулся, поцеловал её и сел на стул рядом с кроватью. Остальные больные женщины немного удивлённо поглядели на доктора, целующего больную, с которой только что долго беседовал сам профессор.
— Борька, ты тут не сиди долго, иди скорей домой, там Меланья ведь уходить должна, Майю-то она принесла, наверно, а за Ниной не сходила. Эла во второй смене, так что Нину привести некому, она там, в детсаду, наверно, уже изревелась вся. Иди скорей за ней.
— Да как же так, почему сразу ты попала на операцию? Ты же хотела только показаться. Ты же знаешь, что тебе сейчас оперироваться было нельзя, как же это профессор-то не досмотрел?
— Ладно, ладно, потом расскажу, сейчас не до того. Кирилл Степанович очень хороший. Ко мне завтра придёшь, принесёшь чего-нибудь кисленького. Иди, иди, — снова повторила она и сморщилась. — Заморозка начинает отходить, больно становится.
Борис беспомощно оглянулся, но в это время в палату вошла сестра и оказала:
— Борис Яковлевич, пора! Кирилл Степанович сказал, чтоб вы уходили. Вашей жене покой нужен, я ей сейчас буду температуру мерить.
Борис поцеловал Катю и вышел из палаты. Сняв халат и запрятав его в свой старый потёртый портфель, он направился к детсаду, где и нашёл действительно зарёванную Нину и рассерженную воспитательницу, которой из-за неё пришлось задержаться на работе.
Дома, отпустив Меланью, Борис занялся хозяйством. Накормил детей, в том числе и вернувшуюся из школы Элу, и, поручив ей укладывать малышей спать, сел заниматься. На следующий день предстояло сдавать экзамен по глазным болезням.
Хотя Алёшкин прозанимался часов до двух ночи и успел добросовестно прочитать все конспекты, мало что из прочитанного укладывалось у него в голове. Все его мысли были заняты Катей: «Как она там? Ведь ей сейчас, наверно, очень плохо? И почему Керопьян решил вдруг сразу оперировать? А что я ей завтра понесу? Надо будет лимон купить, а ещё что? Печенье, может быть, сыру?» — так думал Борис и мысленно представил себе свою Катеринку. Ведь вот ей уже скоро 33 года, троих детей родила, а выглядит как 19-летняя девушка — такая же стройная, такая же подвижная, как и в юности, и удивительно трудолюбивая. «Как она сейчас много работает, и всё ведь из-за меня. Да, послала мне судьба замечательного спутника жизни, а я её так мало ценил», — думал он со стыдом. «А ведь я её так и не расспросил, почему операция была такой экстренной, завтра попробую…»
Экзамен по глазным болезням принимал любимый всеми студентами профессор Очаповский. Экзаменовал он обычно сам, ассистенты на его экзамене только присутствовали. Все дополнительные вопросы задавал только он. Очень часто, когда студент плавал в ответе, и любой другой профессор давно бы уже отправил его повторять материал и готовиться к переэкзаменовке, Очаповский, добродушно щуря свои близорукие глаза и ласково улыбаясь, продолжал задавать всё новые и новые вопросы. Наконец, убедившись, что студент всё-таки хоть что-то усвоил по его предмету, говорил, обращаясь к ассистентам:
— Ну, вот видите, он (или она) кое-что знает! Поставим ему (или ей) «удочку» и попросим никогда не лечить глазные болезни.
Идя на этот экзамен, кажется, в первый раз за всё время учёбы в институте, Борис Алёшкин не чувствовал себя достаточно уверенно. «Хоть бы на «удочку» сдать!» — думал он, входя в кабинет Очаповского. Но, вероятно, помогла некоторая опытность в сдаче экзаменов за пять лет учёбы, да и то, что в течение года Борис регулярно конспектировал лекции и прорабатывал проходимый материал по учебнику. Он без особого труда довольно подробно ответил на вопросы билета и также чётко рассказал о методе профессора, академика Филатова, по лечению катаракты, о котором в своё время рассказывал на лекции Очаповский, бывший другом и последователем Филатова. В учебнике об этом методе ничего не говорилось, и тут уж Бориса выручила его память. Профессор, даже не дослушав его ответ на этот дополнительный вопрос, обернулся к своим ассистентам:
— Ну, тут мы можем быть спокойны, — и поставил Борису в зачётке «отлично».
Сдав экзамен, Алёшкин забежал в магазин, купил лимон, печенье, конфет, сыра, масла и со всем этим помчался в больницу. Зайдя в палату, где лежала Катя, он был встречен всеми больными уже как старый знакомый. Кате были свойственны большая общительность и какое-то особое умение завоёвывать авторитет и уважение окружающих. В послеоперационной палате, где все больные обычно стонали, часто вызывали сестру и вообще вели себя беспокойно, она терпеливо переносила боль, а утром уже со всеми подружилась.
Кстати сказать, почти десять лет спустя Борису самому пришлось пройти через подобную операцию, и тогда он понял, как трудна была первая ночь для Кати. Она же, как ему говорили её соседки, вела себя бодро и стойко.
Все в палате уже знали, что эта молодая и худенькая женщина — мать троих детей, уже 12 лет замужем. Знали они и то, что её муж — студент последнего курса мединститута, иногда в неотложной хирургии подменяет врача. От дежурной сестры всем стало известно, что Борис Алёшкин в тот момент, когда оперировали его жену, спасал в неотложке пострадавшую девочку, поэтому после приветствия первым вопросом Кати был:
— Ну, как там девчушка-то? Ты у неё был? Видел её?
Борис даже растерялся, он, откровенно говоря, был так поглощён мыслями о жене, заботами о домашних делах и только что сданном экзамене, что как-то совсем забыл о своей маленькой пациентке. Поэтому он немного смутился и ответил:
— Я ещё у неё не был, прямо с экзамена к тебе. Как ты-то?
Катя улыбнулась:
— Я отлично, видишь, даже смеюсь! Конечно, болит немного, ну да терпеть можно.
Все женщины наперебой