– Ага. Страшное преступление. Кто-то берёзовый сок воровал, представляешь? Мы с моим другом Витькой постоянно весной ходили в лес, ставили трёхлитровые банки под берёзами. Утром ставили, а к вечеру забирали уже полные. Но как-то мы приходим, а банок-то и нет. Огорчились, конечно. На следующее утро опять банки поставили, а вечером выяснилось, что их снова кто-то спёр. Тут-то во мне и включился детектив. Я подумал-подумал, и вспомнил, что только один пацан во дворе знал, в какое место мы с Витькой за соком ходим. И на следующий день я за этим пацаном проследил и поймал его прямо на месте преступления. Ну и навалял ему как следует. Он потом целую неделю для нас с Витькой сок собирал. Хоть какая-то польза была от моей игры в детектива, – Макар покачал головой. – Надо же… целую вечность об этой истории не вспоминал, а сейчас вспомнил. Забавно.

Он подумал, что ещё утром они с Ритой были в настоящем аду, времени пришло всего ничего. И вот они уже гуляют по городу, болтают, словно кошмарной деревни и не было вовсе. При этом он такую лёгкость сейчас ощущал, словно воздух нижнего слоя действовал на него, как живительный эликсир с примесью эйфории. Или всё дело в присутствии Риты?

– А я мечтала стать археологом, – призналась она с гордостью. – Правда уже не в детстве, а скорее в юности. У других девчонок в комнатах висели плакаты с всякими артистами, а у меня висели фотографии с египетскими пирамидами, оплетёнными лианами индийскими храмами, всякими археологическими находками. Ну и Индиана Джонс, разумеется, висел, куда уж без него, – Рита рассмеялась. – Я смотрела на всё это как романтик и не более того. А заинтересовала меня археологией моя учительница по географии Мария Васильевна. Она так увлекательно рассказывала о чудесах света, о раскопках, о тайных захоронениях. Даже двоечники слушали её, раскрыв рты. А уж я-то… Так и представляла, как брожу по какому-нибудь древнему подземному храму, обхожу хитрые ловушки, нахожу артефакты, которым цены нет. Конечно, тут без влияния Индианы Джонса не обошлось, Мария Васильевна не рассказывала ни про какие ловушки.

Рита погрустнела. Какое-то время она молчала задумчиво, её взгляд был слегка отстранённый, словно направленный в прошлое, в те дни, когда мечта девочки стать археологом ещё горела яркой искрой.

– Мария Васильевна сейчас на пенсии, – снова заговорила Рита. – Она живёт в южной части города, совсем рядом с поликлиникой, где, как я предполагаю, засел Бу-Ка. Мы с ней дружим, я иногда её навещаю. В последний раз была у неё три дня назад. С ней что-то не так, глаза стали какие-то мутные и вялая она слишком. Я уверена, в её квартире находится опасный паразит, и он влияет на неё. Это только начало, потом Марии Васильевне станет хуже. И даже если она куда-нибудь переедет, это не поможет, ведь ментальная связь с паразитом не оборвётся. Вариант только один – убить тварь. Завтра мы пойдём к Бу-Ка, и знаешь, я буду думать, что иду спасать именно её. В южной части города сейчас полно паразитов и множество людей от них страдают, но все эти люди… они словно бы вдалеке. Их жалко, но это поверхностно. Это как жалеть умирающих с голоду африканских детей – пока не увидишь глаза одного такого ребёнка не испытаешь по настоящему сильного сострадания. Я хочу сказать, что всегда нужен кто-то конкретный, как олицетворение того, за что ты борешься. Это придаёт сил. По крайней мере, мне придаёт.

Макар вспомнил, что вчера уничтожил своего первого паразита не из-за того, что отчаянно хотел кому-то помочь, а потому что тварь была отвратная, и её просто-напросто очень хотелось убить. Но всё выглядело бы иначе, знай он точно, кого именно избавил от влияния паразита. И главная причина, почему он завтра отправится к Бу-Ка, это не спасение города, а Рита. Ей придаёт сил учительница Мария Васильевна, а ему – она. Именно Рита для него олицетворение того, за что нужно бороться. Она права, всегда нужен кто-то конкретный.

Листва шуршала под ногами. Над крышей одного из домов в стаю собрались десятка два светляков. Некоторое время они висели в воздухе неподвижно, словно к чему-то готовясь, потом начали кружиться, всё быстрее и быстрее. Голубоватые отблески скользили по стенам зданий. А затем светляки стремительно разлетелись в разные стороны, оставив в воздухе угасающие трассы из мерцающих искр.

Макар заметил двух головастиков. Те выбрались из подвала и поплелись вдоль дома, почти прижимаясь к стене. Их глаза были блёклые, безжизненные. Шерсть – грязная, свалявшаяся, с пятнами парши. В каждом движении существ сквозила усталость.

– Наркоманы, – вздохнула Рита. – Их в городе немало, к сожалению.

Вот уж о чем Макар совсем не ожидал услышать, так это о том, что существуют головастики наркоманы. Даже остолбенел на пару секунд.

– Ты это серьёзно?

– Куда уж серьёзней, – поморщилась Рита. – Посмотри на них, они на грани. Если в ближайшее время не примут дозу, ломка начнётся. Людские пороки, к сожалению, не чужды и головастикам. Они сейчас идут грибы разыскивать. Есть тут такой грибок, на дождевик похожий. Когда он перезревает, внутри него образуется труха. Эту труху наркоманы головастики вдыхают, как кокаин, и тащатся. Но последствия поганые: привыкание быстрое, зависимость и смерть. Ничего нового. Эти бедолаги днём в подвалах или в канализационных трубах отсиживаются, на свет выйти не могут, а после заката выползают. Остальные головастики наркоманов презирают, пинками их гонят, если те к какому-нибудь поселению слишком близко подходят. Изгои общества.

Макар всегда испытывал к наркоманам неприязнь, но этих головастиков ему было жалко. Что заставило их впервые попробовать наркотическую труху? Ему хотелось верить, что причины были серьёзные, не имеющие отношение к банальной слабости и простому любопытству. Он и сам не понимал, отчего так хотелось оправдать этих существ. Возможно, оттого, что ни один головастик не сделал ему ничего плохого.

Послышался далёкий вой.

Рита насторожилась, её лицо стало суровым.

– Это ещё что такое? – сказала она встревоженно. – У меня аж мурашки по коже пробежали. Никогда здесь таких звуков не слышала!

У головастиков наркоманов вой тоже вызвал беспокойство. Они съежились, будто в попытке стать крошечными и незаметными, застыли в оцепенении, а потом юркнули в дверной проём подъезда.

Макар, нахмурив лоб, вслушивался в звуки вечернего города. Рита передёрнула плечами.

– Что-то мне не по себе. Это ведь какой-то волчий был вой, но здесь нет никаких волков.

– Зато есть псы, выползающие из животов огромных старух, – мрачно сказал Макар.

– Тот пёс в деревне остался. За двадцать с лишним километров отсюда. Как он мог здесь очутиться? За нами явился? Не могу поверить, что он нас с такого расстояния почуял.

Макар озадаченно почесал затылок.

– Мы с тобой понятия не имеем, на что он способен.

Но хуже всего то, что Макар понятия не имел, что теперь делать. Какая-то его часть уверяла: паниковать рано. Подумаешь вой. Может, это какой-то спятивший головастик выл, хотя Рита раньше подобных звуков и не слышала? А другая его половина советовала бежать, прятаться, пока не поздно. Он был растерян.