Она сделала паузу, во время которой глядела на Любу, как на диковинную зверушку, затем продолжила:

– Буквально сегодня днём я обнаружила в подвале одного бомжа, почувствовала, что жить бедолаге осталось совсем недолго. Больной весь, дерьмом воняет. Я ему популярно объяснила, что отведу его к доктору, который способен забрать боль, излечить любую болезнь. Рассказала, что этот доктор сделает его жизнь счастливой. Я говорила чистую правду и знаешь, он мне поверил, это явственно было видно. Но, чёрт возьми, этот несчастный бродяга всё равно отказался пойти со мной! Просто взял и отказался. Всё скулил, что ему страшно. Какой-то чёртов когнитивный диссонанс, право слово. Он с одной стороны верил мне, а с другой… Даже не знаю, что в его голове творилось. Я глядела на него, глядела, а потом взяла, да пообещала, что там, куда я его отведу, будет много водки и хорошей закуски. Терпеть не могу врать, но тут уж я просто не выдержала и позволила себе небольшой обман. Ложь во спасение, так сказать. И знаешь, это подействовало! А всё потому, что водка и закуска для него были более понятны, чем жизнь без боли и страданий. Он даже как-то оживился вдруг, вылез из вороха гнилого тряпья и уже едва ли не умолял, чтобы я отвела его туда, куда обещала. Теперь ему хорошо.

Люба вынула из пачки на столе сигарету, долго чиркала зажигалкой, прежде чем та загорелась. Прикурила, выдохнула дым и уставилась на стену отсутствующим взглядом. Заговорила тихо, словно в полудрёме:

– Я действительно собираюсь вскрыть себе вены, когда Миша умрёт. Не вижу смысла дальше жить. И дело даже не в Мише, вернее, не только в нём… Просто я уже не верю, что в моей жизни что-то хорошее может случиться. Сколько себя помню, всё всегда было погано. Разве только в детстве.

Ей невыносимо хотелось выговориться, и она рассказала Страннице и о погибших в аварии родителях, и детском доме. Закурив очередную сигарету, поведала о замёрзшем в снегу муже, о сожителе, который оказался маньяком, о своих запоях и о том, как взглянула в будущее с надеждой, когда забеременела. Закончив, она заплакала.

– Я уже не боюсь. И меня больше не нужно уговаривать. Я пойду с тобой. Не могу больше жить в этой тоске. Каждый день для меня как год мучений. Время тянется, тянется… Пусть всё это прекратится. Отведи меня туда, куда отвела того бродягу.

– Отведу, – кивнула Странница. – И ни ты, ни твой сын больше сюда не вернётесь. Этот несправедливый мир останется для вас в прошлом. И ты уже никогда не захочешь вскрыть себе вены.

– Я верю. Правда, верю.

Странница улыбнулась, потянулась через стол и коснулась её руки.

– Рада это слышать, дорогая. И знаешь что… Спасибо тебе. Давненько я не сидела с кем-то вот так, на кухне, и говорила по душам. Пожалуй, целую вечность. Спасибо. Ну а теперь, одевайся, обувайся, укутай сынишку в одеяльце, и мы тронемся в путь.

Люба посмотрела в окно.

– Там сильный дождь.

– Здесь сильный дождь. А там, куда мы отправимся, хорошая погода.

Приятное волнение. Люба уже и не ждала, что испытает подобное чувство. До дрожи хотелось вырваться из этих давящих стен, из этого мира, оставив здесь всю накопившуюся боль. Пожилая гостья обещала счастье? Хорошо. Но Любу устроило бы и спокойствие. Обычное спокойствие.

– Собираемся, дорогая, – мягко сказала Странница. – Собираемся.

Люба вскочила с табуретки, выбежала из кухни, суетливо одела ребёнка, завернула его в одеяльце. В её голове пронеслась мысль: «Только бы эта женщина не передумала! Только бы не ушла без неё и Мишеньки!» Пришлось снова заглянуть на кухню, чтобы убедиться, что гостья всё ещё там, сидит и ждёт.

– Я здесь, здесь, – успокоила Странница. – Никуда я не уйду без вас, не бойся.

Люба забежала в ванную, умылась, причесалась – просто не могла себе позволить уйти из этого мира растрёпанной, помятой. Затем оделась, обулась, взяла ребёнка и с робкой улыбкой сообщила гостье, что они с Мишей готовы.

Странница поднялась, с умилением посмотрела на ребёнка, потом на Любу.

– Прекрасно. Гляжу на вас, и сердце радуется. Вы как никто заслужили счастья. Ничего не желаешь сказать этому миру на прощанье?

– Желаю, – Люба обвела взглядом кухню, которая ей сейчас казалась олицетворением уныния, потом посмотрела в окно и процедила: – Пошёл ты в жопу! Ненавижу тебя!

– Грубо, но искренне, – одобрила Странница. – Ну а теперь – в путь!

Она подошла к Любе, коснулась одной рукой её, другой ребёнка. Синее свечение охватило запястья, метнулось по ладоням.

И всё вокруг изменилось.

Погода в нижнем слое была не такая ветреная, как днём. Непроницаемая пелена в небе распалась на рваные клочья, которые клубились сонно, наплывая на звёзды. Деревья, впитавшие в себя за день свет, теперь его отдавали в виде слабого призрачного сияния. Но не только они, но и колючие шары-светляки, бороздившие вечернее пространство, не давали мраку полностью завладеть городом. Среди зданий бесшумно и величественно расхаживали пугала. Порой они надолго застывали, устремив взгляд в небо, словно видели среди звёзд то, что могли видеть только они.

Макара не оставляло ощущение сказочности, спокойного волшебства, пробудившегося лишь с наступлением вечера. Днём эта немного мрачная, но притягательная таинственность не чувствовалась, а теперь она виделась в каждом дереве, в каждом движении пугал и сиянии звёзд. Сказочность. Макар решил, что ещё сильней она проявится здесь весной, летом. Иные запахи, другие цвета. Даже грустно немного было, что до цветущего апреля ещё далеко, да и дожить до него нужно. Между будущим и настоящим стоял Бу-Ка – серьёзная преграда, которую не обойти.

И это был ещё один стимул для убийства паразита – расчистить путь к весне.

Макар с Ритой только что побывали в поселении головастиков, где их встретили так же радушно, как и вчера, и теперь не спеша следовали вдоль проспекта. В оконный проём пятиэтажного дома заплыл светляк, неподалёку протрубил пугало.

– Кем ты в детстве мечтал стать? – полюбопытствовала Рита, взяв Макара под руку. После того, как переместились в нижний слой, они говорили исключительно об обыденных вещах, простых и приятных. О том, что пережили днём и о том, что им предстояло сделать завтра, не разговаривали, временно отстранившись от тревог и забот. Они просто наслаждались этим тихим вечером.

Макар призадумался.

– Хмм… Дальнобойщиком, кажется, хотел быть. Потом детективом. Это после того, как я насмотрелся фильмов про Коломбо, – он усмехнулся. – Помню, даже учился быть внимательным к деталям, это ведь для детектива важнее всего. Я считал и запоминал, сколько ступенек на лестничных пролётах, а ещё отмечал, в каких окнах во дворе занавески всегда задвинуты, и делала вывод, что в этих квартирах творятся тёмные делишки. Однажды даже настоящее преступление раскрыл…

– Серьёзно? – улыбнулась Рита.