Тем временем Михайлович сделал всё, чтобы вырыть себе могилу. Чтобы иметь больше информации о его планах и оперативных возможностях, на Рождество 1942 г. британцы послали в его Главный штаб новую миссию под руководством полковника С. В. Бейли. Тот являлся одним из лучших британских экспертов по югославскому вопросу и занимал одну из высших должностей в УСО. Отношения между ним и Михайловичем вскоре обострились, отчасти и потому, что последний был убежден, что британцы до тех пор недостаточно ему помогали. 28 февраля 1943 г., на крестинах в одной из черногорских деревень, он напился и выпустил пар, осыпая западных союзников едкими оскорблениями, причем заявил, что его враги – в первую очередь партизаны, затем усташи и мусульмане. Он будет бороться с ними, и лишь тогда, когда победит, направит свои силы и против немцев. Что касается итальянцев, он подчеркнул, что они для него – единственный источник обеспечения, и что никакое давление со стороны союзников не заставит его отказаться от их поддержки. Об этих словах доложили Черчиллю, и он направил югославскому эмигрантскому правительству ноту протеста: если Михайлович не изменит своего отношения к итальянцам и к югославским соотечественникам, правительство Его Величества будет вынуждено пересмотреть свою политику по отношению к нему и опереться на другие группы сопротивления[598]. Предупреждение было недвусмыленным, хотя и не давало оснований предположить, что в Лондоне уже начали разрабатывать три возможных сценария: а) помирить четников с партизанами, даже если для этого потребуется помощь русских; б) разделить югославскую территорию между обоими вооруженными формированиями так, чтобы к востоку от реки Ибар в Сербии «правил» Михайлович, а к западу – Тито; в) в случае, если это окажется невозможным, прекратить оказывать поддержку Михайловичу, помогать Тито. Впрочем, последний вариант не казался привлекательным ни штаб-квартире УСО в Лондоне, ни Foreign Office, ведь они понимали, что тем самым отдают Югославию в руки коммунистов. Однако после долгих размышлений перевесило мнение Черчилля – нужно поддерживать тех, кто «истребляет больше немцев»[599]. В этом, вероятно, важную роль сыграла так называемая «желтая коробка», в которой хранилась наиболее секретная информация о внутренней переписке немецкой армии, которую британцы регулярно расшифровывали с помощью «Ультры»[600].

Между тем 3 апреля 1943 г. фельдмаршал Альфред Йодль подписал приказ, согласно которому генералу Александру Лёру в Солуни поручалось начать новую операцию против югославских повстанцев, названную «Шварц». «После уничтожения коммунистического государства перед Тито встает проблема уничтожения организации и структуры национального “сербства” под руководством Дражи Михайловича, чтобы наши тыловые районы были очищены на случай высадки союзников на Балканах». Гитлер и его сторонники не знали, что стали жертвой обмана, поскольку британцы подкинули их шпионским службам фальшивые планы вышеупомянутого вторжения[601]. Немцы в строжайшем секрете разработали операцию, которая сначала была направлена против четников, и проинформировали о ней итальянцев лишь в последний момент, в середине мая, когда военная машина под руководством генералов Лёра и Лютерса была уже запущена. Они не доверяли итальянским войскам из-за их связей с Михайловичем, который поддерживал контакты с британцами[602]. В распоряжении Рудольфа Лютерса тогда находилось 127 тыс. воинов, при этом он мог рассчитывать и на элитную дивизию «Эдельвейс», которую как раз для этого переместили с Кавказа, и на дивизию СС «Принц Евгений»[603]. На рассвете 15 мая 1943 г. он начал наступление, и на этот раз без особых колебаний вступил на территорию, оккупированную итальянцами. Но вскоре оказалось, что тех четников, которые не успели разбежаться, защищают рассерженные итальянцы, поэтому он был вынужден изменить свой первоначальный план и напасть на партизан, «единственного серьезного противника»[604]. Он окружил Верховный штаб и главную часть оперативных сил Тито (около 20 тыс. бойцов) в гористой и дикой местности Дурмитора, в северной Черногории, между реками Пива и Тара. Тито, всё еще надеявшийся на перемирие с вермахтом, неожиданно вместе с бойцами, ранеными и больными оказался в железном кольце, под ударом немецкой авиации, к которой присоединились итальянские, усташские и даже болгарские подразделения. Поскольку с начала войны он так и не организовал настоящей разведывательной службы, лишь 18 мая он окончательно осознал, что вражеские силы начали новое наступление. А вспомогательные службы, зависевшие от него, из-за плохо налаженной передачи информации – еще на день позже. Кроме того, немцы взломали телеграфный шифр, использовавшийся для связи между Тито и генеральными штабами его дивизий (говорили, что этот шифр подкинули партизанам четники) и благодаря его радиопередатчикам знали его местонахождение. Немецкая и итальянская авиация регулярно бомбардировала Верховный штаб, что вызывало большое замешательство и тревогу у его сподвижников[605]. Опять встал вопрос о том, как быть с многочисленными ранеными, и начался всеобщий хаос, поскольку никому не было понятно, что делать. Гойко Николиш, начальник санитарной службы при Верховном штабе, в своих воспоминаниях критически оценивает эту ситуацию: «Хладнокровие, оптимизм, уверенность в себе, вера в возможность нашей окончательной победы, недопущение даже мысли о том, что положение может быть для нас критичным, “пренебрежение опасностью” – все эти качества служили идеалом, на достижение которого было направлено всё партизанское военное воспитание. Но если не добавить к этому воспитанию зерно критического духа, то от достоинств до слабости – всего один шаг, то закрываешь глаза перед фактами. Думаю, что следует обратить внимание и на эти детали как на симптомы “детской болезни” молодой революционной армии»[606].