Когда после поражения вермахта под Сталинградом военная удача отвернулась от государств Оси, 20 января 1943 г. началась операция «Вайсс» или, как ее называли партизаны, Четвертое наступление. Предполагалось, что она будет иметь три фазы: первые две должны были завершиться полным уничтожением «государства Тито» в НГХ, а третью планировали направить против четников Михайловича в Герцеговине и Черногории[565]. Несмотря на то что Тито в Бихачской «республике» не издавал указа о всеобщей мобилизации, после успехов Народно-освободительной партизанской и добровольческой армии Югославии молодые люди массово вступали в ее отряды. Таким образом, появилась возможность сформировать новые дивизии, среди которых была и так называемая «Далматинская». Верховный штаб планировал к весне перебросить эти силы к Черногории и южной Сербии, чтобы и в этих областях снова разжечь восстание и разбить «контрреволюцию». Однако Тито послал в этом направлении несколько своих лучших отрядов уже в конце 1942 г. Когда в ходе операции «Вайсс» он очутился в капкане, оказалось, что это решение было спасительным. Хотя погодные условия тогда были очень плохими, температура упала до 25° градусов мороза, ему не оставалось ничего другого, как дать приказ об отступлении из Боснийской Краины и последовать за этими первыми отрядами со своими главными силами. По мнению Верховного штаба, враг собирался окружить свободную территорию, перебить население и уничтожить партизанскую армию. В этих обстоятельствах Тито встал перед одной из тяжелейших дилемм: что делать с приблизительно 4 тыс. раненых и больных, размещенных по больницам в лесах в окрестностях Бихача? Если бы он оставил их там, то с боеспособными отрядами мог бы с легкостью маневрировать, но судьба раненых была бы предрешена. Оккупанты не признавали партизан воюющей стороной и считали их «бандитами», а значит, при захвате их немедленно расстреливали[566]. Приняв решение взять их с собой, он, по словам Велебита, «повесил себе камень на шею». Проблем добавило и то, что из страха перед усташами к партизанам присоединилось и местное сербское население – около 50 тыс. человек. Тито был вынужден взять их с собой, чтобы не оставлять в руках врага, хотя и не знал, как обеспечить всех провиантом[567].

Хотя Верховный штаб и ожидал Четвертого наступления, ведь с начала января он получал информацию о скоплении вражеских отрядов около Карловаца и в Бании, однако он ничего не сделал для подготовки к нему и не предупредил нижестоящие службы[568]. Особых военных талантов Тито не имел. Во всяком случае, так пишет Джилас в его биографии, хотя во время войны в статье, написанной им для советской газеты Война и рабочий класс, он утверждал прямо противоположное[569]. В период Четвертого наступления, особенно во время битвы на Раме и Неретве, он постоянно менял свои приказы, что могло бы привести к роковым последствиям. Хотя эта битва и закончилась успешно, но не столько из-за талантов верховного главнокомандующего, как это впоследствии преподносила пропаганда, утверждавшая, что это была «самая гуманная битва в истории», «битва за раненых», сколько благодаря находчивости командиров отдельных отрядов. Они скоро узнали слабые места Тито и стали приурочивать получение приказов к сиюминутной обстановке или же при изменении обстоятельств вынуждали его негласно вносить в них поправки[570]. Несмотря на всё это, можно присоединиться и к точке зрения Кочи Поповича, утверждавшего, что Тито обладал всеми характерными чертами аутентичного лидера: способностями, отвагой, решительностью и воображением. «Он был, так сказать, настоящим волком, или, если хотите, кондотьером, что вообще, думаю, его характерная черта. Он умел найти выход даже из самой сложной ситуации, без колебаний сломить сопротивление и предвидеть опасность»[571].

В начале наступления генерал Александер Лёр заявил, что установит мир в стране, даже если придется превратить ее в кладбище. В его распоряжении было 105 тыс. солдат, против которых Тито мог выставить только 44 тыс. борцов. Несмотря на то что Лёр располагал самолетами, танками и пушками, которых у Тито не было, он имел три уязвимые точки: моральное состояние его отрядов было подавленным, союз с итальянцами – шатким, а ударная мощь партизан и их способность приспособиться даже к почти невозможным условиям – большими. В начале войны немецкие солдаты были уверены, что лучше служить на Балканах, чем на русском фронте или в северной Африке. Однако после двух лет сражений это убеждение уже не было таким твердым. Генерал Лотар Рендулич, приехавший в НГХ в 1943 г., рассказывает в своих воспоминаниях, что целая тысяча солдат подала прошение о переводе на другие фронты, даже на Восточный, лишь бы уклониться от войны с партизанскими «бандами» в трудной для ведения боевых действий боснийской местности. Кроме того, разногласия с итальянцами, которые вовсе не были уверены в том, что им выгодно чрезмерное укрепление позиций немцев на Балканах, усиливались изо дня в день[572].

Ударные отряды Тито 17 февраля 1943 г. заняли Прозор, который защищала итальянская дивизия Мурге. В ходе этой успешной военной операции было ранено много бойцов, что создавало дополнительную проблему, ведь их следовало взять с собой, несмотря на нехватку транспортных средств и носильщиков. 5 марта было принято решение переправить партизанскую армию через Неретву и найти убежище в горных районах Герцеговины и Черногории. Тито планировал занять город Кониц, находившийся в руках итальянцев. Это дало бы возможность партизанам пробиться к асфальтированной дороге, по которой можно было безопасно переправить больных и раненых через ближайший мост. Чтобы обезопасить переправу, он приказал разрушить все остальные мосты на этом отрезке Неретвы. Были получены сведения, оказавшиеся ложными, будто 20 тыс. четников, хорошо экипированных немецким оружием, собираются напасть на партизан. Как впоследствии написал генерал Велимир Терзич (чем вызвал недовольство Тито), минирование мостов на Неретве было колоссальной ошибкой верховного главнокомандующего, приведшей к большим и совершенно не нужным жертвам[573].