Олег встал и пошел в прихожую, я побежала заним.

– Подожди!

Куприн молча начал надевать сапоги, онсогнулся и попытался застегнуть «молнию», но она не поддалась.

– В нее мех попал, – заботливосказала я, – давай поправлю.

Олег повернул ко мне красное от натуги лицо.

– Сам знаю! – рявкнул он и со всейсилы рванул замок.

В ту же минуту он оказался у мужа в руке.

– Ой, – воскликнула я, – теперьнадо новую застежку вшивать! Вот неприятность-то!

– Ерунда!

– Но как же! На улице мороз! В чем тыпойдешь на работу?

– В сапогах!

– Но ты у них «молнию» сломал.

– Она сама испортилась!

– Надо было мне разрешить мех поправить.

– Не занудствуй, – коротко бросилОлег и пошел к двери в незастегнутых ботинках.

– Эй, ты куда!

– На работу.

– Но сапоги… Они же…

– Плевать.

– Надень осенние ботинки.

– Господи, как ты мне надоела! – всердцах воскликнул Олег, выходя на лестницу. – Хуже горькой редьки!

– Кто, я?

– Ты! И еще, – схамил Куприн, –мне до потери пульса обрыдло видеть Марину Степановну!

С этими словами он захлопнул перед моим носомдверь, и через секунду я услышала шум отъехавшего лифта.

Несколько минут мне понадобилось для того,чтобы прийти в себя. Нет, вы слышали?! Ему надоела Марина Степановна! Да я еетоже видеть больше не могу! Вопрос в том, кто привел к нам в дом ее и Вована?!Потом гнев уступил место тревоге. Интересно, что за неприятность стряслась уКуприна на службе, если он так обозлился на меня? Я давно знаю, когда Куприн начинает«строить» домашних, у него на работе форсмажор. Впрочем, следует отметить, чтоникогда до сих пор Олег не говорил, что я ему надоела! Так что же произошло?

– Ты сегодня дома? – спросилаТомочка, выглядывая в прихожую.

– Да… а в чем дело?

– Будь добра, – попросила она,доставая с вешалки комбинезон Никитки, – нам, оказывается, сегодня кдоктору, я день перепутала, думала, завтра идти, а заглянула в календарь испохватилась.

– Тебе помочь в поликлинике надо?

– Нет, сама управлюсь. Лучше пожарьпеченку, она лежит на кухне, на доске.

Я постаралась не измениться в лице. Вообщеговоря, терпеть не могу готовить, а уж возиться со скользко-мягкой печеньювообще ненавижу, но не говорить же это Томусе, которая целыми днями скачет уплиты, вдохновенно варя на всю семью обеды.

– Хорошо, не волнуйся, – бодроответила я, – пожарю в лучшем виде.

– Лук не забудь!

– Ладно.

– Сметану возьми свежую.

– Непременно.

– Обваляй кусочки в муке.

– Обязательно.

– Не пересоли.

– Не беспокойся.

– А главное, долго не жарь, если передержатьна плите печенку, она делается твердой, словно подошва!

– Хорошо!!!

– Вилка, ты на меня рассердилась? –всплеснула руками Томочка. – Извини, я дала тебе кучу указаний.

– Все нормально, – яулыбнулась, – я умею готовить печень по-строгановски, пальчики оближете.

Когда Тома и Никитка отправились вполиклинику, я пошла на кухню и уставилась на кроваво-коричневый кусок, лежащийна доске. Да уж, выглядит омерзительно, даже издали видно, какой онпротивно-скользкий. Но делать нечего.

Тут откуда-то сбоку выскочил Лаврик и метнулсяк столику. Вмиг котяра взлетел вверх и попытался на моих глазах нагло вонзитьзубы в печенку. Я возмутилась до глубины души:

– А ну уходи прочь! Ты, между прочим, неединственная кошка в доме! Но никому, кроме тебя, не взбрело в головуразбойничать!

Лаврик спрыгнул на пол и сердито произнес:

– Мр!

– Вот тебе и «мр», – вздохнула я,вытаскивая муку, – кричи не кричи, не видать тебе печенки! Вам, сэр, наужин приготовили «Вискас».

И тут ожил телефон. Я схватила трубку.

– Слышь, Вилка, – зачастилаКристя, – ты дома будешь?

– Пока да, а что?

– Нам восьмой урок добавили.

– Очень хорошо, – брякнула я,наблюдая, как Лаврик опять начинает подбираться к печенке.

– Вилка! – возмутиласьКристя. – Что ты нашла хорошего в этой ситуации!

– Извини, дорогая, хотела сказать: оченьплохо.

– Ко мне вот-вот придет АнгелинаГригорьевна.

– Это кто такая?

– Учительница по русскому, у нас первоезанятие. Ты ей дай пока чаю, ну и скажи про лишний урок.

– Ладно, – ответила я и, бросивтрубку, кинулась на Лаврика с кухонным полотенцем.

Кот ловко увернулся, взлетел на буфет иразразился оттуда целой тирадой, состоящей из гневного мяуканья и нервногопофыркивания. Я вновь приступила к готовке. Но не успела порезать кусок наломтики, как вновь раздался звонок, на этот раз в дверь. Чертыхаясь, я кое-каквытерла руки, пошла в прихожую и, забыв посмотреть в «глазок», распахнуладверь. На пороге возникла детская фигурка в дубленочке и вязаной шапочке.

– Здравствуйте, – пропищалаона. – Кристина дома?

Я хотела уже сказать:

«Нет, приходи вечером, когда твоя подружкасделает уроки», – но тут нежданная гостья сказала:

– Я Ангелина Григорьевна, учительница.

– Да-да, – засуетилась я, –проходите, раздевайтесь.

Ангелина Григорьевна сняла шубку из овчины,вылезла из крохотных, каких-то кукольных сапожек, сунула ступни младенческогоразмера в принесенные с собой тапочки и стала методично причесываться узеркала. Все это время, пока она не торопясь приводила себя в порядок, я стревогой прислушивалась к звукам, доносящимся из кухни.

Сначала там что-то зашуршало, потом зазвякало,зачавкало. Похоже, Лаврентий добрался до печенки.