– Серьезно?

– Казаков твердит, что у нее раздвоение личности. А поскольку заболевание протекает в скрытой форме, с виду она вполне нормальная.

– Ты что-нибудь уже выяснил?

– Так… мелочи, – ответил Марат. – Например, в кафе, где она обедает, официантка рассказала мне странную историю. Будто бы Елена набросилась на незнакомого мужчину, избила его, порезала стеклом. Ни с того, ни с сего. И еще. Христофор Граббе действительно убит, причем в тот же день, который назвал мне Казаков. Он уверен, что старика прикончила Лена.

– Кто такой Христофор Граббе?

– Одинокий старик. Он реставрировал мебель, картины и прочую дребедень, не особенно ценную. Кому понадобилось его убивать?

– Родственники, наследство?

– Наследства никакого, кроме разного хлама. Помещение под мастерскую он арендовал.

– А квартира?

– Комната в коммуналке. Родни тоже раз, два и обчелся. Племянница, дочь покойной сестры Граббе, – единственная наследница. Проживает на Неглинной улице, муж – бизнесмен средней руки, торгует автомобильными запчастями. На хлеб с маслом хватает. Богатым дядюшку Граббе не назовешь. Зачем им его убивать?

– А Лене зачем?

– Вот и я думаю зачем, – вздохнул Марат. – Хотел бросить это дело, не вышло. Внутренний колокольчик помешал. Звенит и звенит. Динь-динь! Просыпайся, Калитин! Труба зовет!

– Тебя это касается? – заволновалась Ангелина Львовна.

– Как сказать? Наверное, да, раз я согласился помочь Казакову. Доля правды в его словах все же есть. Вот ты мне скажи, бывают женщины-маньяки?

– Бывают, – кивнула Закревская. – Только значительно реже, чем мужчины. А как она его убила?

– Мраморной пепельницей проломила голову. Крови не было – закрытое повреждение черепа.

– Одним ударом?

– Одним. Старик не защищался. Все произошло мгновенно. Скорее всего, он знал убийцу и не чувствовал опасности.

– Да… весело твоему Казакову. С такой невестой не соскучишься.

– Это не обязательно она.

Мимо прошла официантка к соседнему столику, неся с собой запах горячего теста.

– У них тут обалденно вкусные пироги с палтусом, – сказал Марат. – Заказать?

– В следующий раз. Я уже наелась.

– Кофе будешь?

Ангелина Львовна отказалась от десерта. И от прогулки по реке тоже.

– Отвези меня на работу, – попросила она. – Вдруг твой Казаков придет?..

Племянница Граббе оказалась миловидной толстушкой с глазами как у куклы – так густо были подведены веки и накрашены ресницы. Она открыла дверь, спросила:

– Вам кого?

– Я из страховой компании, – соврал Марат, показывая ей удостоверение страхового агента. – Вы родственница господина Граббе?

– Да… а в чем дело?

– Могу я войти?

Она немного растерялась.

– Я уборку затеяла…

– Ничего, это не помешает, – сказал Марат, оттесняя ее в глубь прихожей. – Всего пару слов.

– Хорошо. – Она чуть отошла и споткнулась о свернутый валиком ковер. – Я вас слушаю.

– Видите ли, ваш дядя застраховал свою жизнь… на небольшую сумму, но все-таки. Кто будет получать страховку?

Марат по опыту знал, что в таких случаях нужно говорить, говорить и говорить… все подряд. Человек теряется от обильного потока слов, путается и легко становится зависимым от собеседника.

Толстушка быстро сдалась. Через десять минут она готова была выложить посетителю все, что угодно. Лишь бы он ушел и оставил ее в покое.

– Скоро муж придет на обед, – сказала она, поглядывая на часы. – Нужно что-то подписать? Давайте.

– У вашего дяди есть еще какие-нибудь родственники? – спросил Марат.

– Нет… то есть я не знаю. Дядина жена погибла во время войны.

– Он был женат?

– Да. Детей только не было. Может, со стороны жены есть кто-то… Но дядя с ними связи не поддерживал. Так и прожил жизнь вдовцом. Работа заменяла ему все – и жену, и детей, и внуков. Он был готов копаться в хламе днями и ночами. Они с мамой жили в одном городе, а виделись два раза в год – на дни рождения. Я дядю плохо знала…

– У него был архив? Письма, фотографии, дневники, записные книжки?

– Н-нет… я ничего такого у него в комнате не нашла.

– А в мастерской?

Толстушка задумалась. По ее румяному лицу пробежала тень недовольства.

– Это вы спросите у арендодателей. Мы из мастерской ничего не забирали, потому что дядя не выплатил аренду. И все вещи, которые там были, пошли в счет уплаты долга.

– Вы случайно не знаете адреса хозяев мастерской?

– Случайно знаю.

Толстушка так стремилась поскорее выпроводить настырного страховика, что не поинтересовалась, зачем ему адрес арендодателей. Она вырвала листок из записной книжки и подала Калитину.

– Это все?

Марат поблагодарил, попрощался и вышел.

Толстушка схватила пылесос, наверстывая упущенное…

Лена чувствовала себя отвратительно. Нога болела, а мысли крутились вокруг Павла Широкова. Как он воспринял роковое происшествие? Судя по тому, что он не пришел сам ее проведать, а прислал сотрудника, желанного интереса она в нем не возбудила.

«Меня могли убить, – ужаснулась Лена. – Застрелить только за то, что я оказалась рядом с этим человеком!»

Она пыталась убедить себя держаться от Широкова и ему подобных как можно дальше и не могла. Ее тянуло к «плохишу», как никогда не тянуло к порядочным мужчинам. Что скажут родители, если узнают? Они отрекутся от нее, единственной дочери, которую воспитывали в лучших традициях. Они…

Зазвонил телефон.

– Алло, Леночка! Это ты, детка? – затараторила в трубке легкая на помине Элеонора Евгеньевна. – Нам звонила твоя соседка, рассказывала ужасные вещи. На тебя напали?

– Нет, мама, все было совсем не так. Успокойся.

– Как я могу успокоиться? – возмутилась генеральша. – Почему ты не рассказала нам с папой, что случилось? Почему я все узнаю от чужих людей?

– Со мной все в порядке, – вздохнула Лена. – Я просто подвернула ногу.

– Ты лежишь? Может быть, мне стоит приехать, отвезти тебя на консультацию к профессору?

– Зачем?

– Как это зачем, Леночка? Ты молодая женщина, и ходить на костылях или хромать…

– Какие костыли? – не выдержала Лена. – Не преувеличивай, мама! У меня обыкновенное растяжение связок. Так что хромота мне точно не грозит. Через неделю я смогу ходить на работу.